В ОСНОВНОМ О ДОБРОТЕ

Мы попросили отца Савву назвать три наиболее актуальных по его мнению проблемы православных христиан. Получилось вот что: разобщённость, недоверие, невнимательное отношение к доброте.

– Почему разобщённость Вы называете первой?

– Потому что разобщённость мы наблюдаем в церковной жизни постоянно. В общественной то же самое: видимо, опыт советского коллективизма настолько спрофанировал саму идею активной общественной жизни, что сегодня очень сложно что-то изменить. Скомпрометировал гражданское общество, политическую и научную активности, идею любого корпоративного труда, труда общины, семьи.

– Быть может, нам просто нужно что называется «почувствовать разницу». Поясните, чем соборность отличается от советской коллективности.

– Школьные преподаватели прекрасно знают, что я называю советской коллективностью: человек, который должен обучать детей, вынужден параллельно делать ещё массу побочных дел. Учитель – специалист очень серьёзного, тонкого и важного труда – оказывается, должен заниматься украшением школы, собиранием денег, ремонтом класса, должен составлять массу бумаг, отписок и так далее. Как одна моя приятельница сказала в сердцах: «Если бы не дети, то в школе можно было бы работать».

– Это и есть советский коллективный стиль, который убивает любые формы общественной активности. И в каждой сфере жизни он имеет своё преломление. Вот в культурной жизни, например: для того, чтобы нам, скажем, организовать философское общество, дискуссионный клуб или просто пойти на концерт, нужны какие-то колоссальные усилия! Людей собрать очень тяжело. Люди ставят вопрос: «А почему собственно?».

– Как на это отвечать?

– А не надо отвечать. Надо просто делать.

– Но нельзя собрать общество, если в нём нет членов общества.

– А не надо собирать ОБЩЕСТВО. Нужно отвыкнуть мыслить большими цифрами. Вот собралось десять человек, и замечательно. У нас в монастыре собирается евангельская группа. Бывает, приходит четыре человека, и это не хорошо. Если четверо собрались, чтобы поговорить о Боге, и для них это важно, то это важно в принципе.

По моим наблюдениям сейчас вообще проблема в том, что у нас не с кем поговорить. Люди пугаются, если поднимаешь сложные темы. Помню, прочёл как-то книгу, мне очень хотелось поделиться впечатлениями, вот я и рассказываю одной даме: «Замечательный автор! И почему только я раньше его не читал?! Это просто чудо! Эту книгу нужно давать читать всем!». Женщина на меня посмотрела испугано и сказала что-то вроде: «А я вот бульбу купила по дешёвке на той неделе». То есть человека нет. Я ни в коем случае не говорю, что нам нужно стать какими-то напыщенными эстетами, а все эти люди презренные и не стоит с ними вообще иметь дела. Просто, мне кажется, и Церкви, и обществу стоит усвоить иной стиль и манеру труда. Не революционный рывок во всём, а методическая, кропотливая, терпеливая работа по просвещению народа. Пусть сегодня будет четыре человека, завтра будет пять, может, через год мы десять наберём, но появятся люди, которые поймут важность общения в семье, важность даже простых разговоров.

Владимир Соловьёв говорил, что Гамлет и Платон – два неудачника, которые оставили после себя только разговоры. При этом они перевернули всю культуру, о них до сих пор с удовольствием читают и спорят. Если мы оставим после себя хотя бы разговоры, тоже неплохо. Но для этого должна появиться воля к общению. Пора перестать оправдываться: если человек приходит побеседовать, пообщаться, просто увидеть вас – это уже достаточный повод для того, чтобы встретиться. Если мы даже ничего вместе не будем делать, только пить чай или раскладывать марки.

Но людей всё-таки собирает дело. Разговорами долго не проживёшь, поэтому очень хорошо ещё и что-то делать вместе. Мне нравится пример итальянского педагога Франко Нембрини, который прославился книгой «Данте для домохозяек». Несмотря на то, что Данте очень сложный и многоплановый автор XIII века, Нембрини сумел заинтересовать школьников и простых жителей маленького итальянского городка чтением его сочинений. Благодаря этому сложилось даже общество Данте. И в день памяти писателя члены этого общества проводят что-то вроде флешмоба: молодые люди выходят на площадь и читают наизусть целые песни из «Божественной комедии». И так целый день. Любой человек может прийти и начать читать. Можете представить эту ситуацию у нас в Беларуси? Скажут, что это сумасшедший человек! У нас нет доверия к такой активности. К восхищению словом, поэзией, литературой – к восхищению в такой форме.

Человек, который пишет стихи, любит поэзию, философию, для которого важны встречи, дискуссии, не должен оправдываться. И, если у тебя есть стремление к прекрасному, этим нужно делиться – зажигать других.

– Есть какие-то специфические проблемы белорусских православных?

В Украине и России церковная жизнь активнее. В Беларуси верующему человеку приходится оправдываться больше. Просто потому, что восточная часть нашей страны была очень быстро раздавлена атеистическим катком и последняя церковь здесь закрылась в 1939-м.

Многое даже в Церкви зависит от степени развитости гражданского общества. В Украине люди лучше сознают личную ответственность за то, что происходит со всей страной. Если у нас этого нет, значит люди не переживают соответственно и за то, что происходит в Церкви, в школе. Я тесно работаю с образованием, и вот часто преподаватели начинают жаловаться: «жуткие эксперименты с программой, полное уничтожение гуманитарного знания, детям не дают возможности читать». Так и есть, поэтому у детей не развиваются критические способности. Европейское образование традиционно строится на работе с текстом. Уже в древней Греции знали, что любому ребёнку нужно прививать важные навыки: способность читать осмысленно, получать от чтения наслаждение, критически осмыслять текст, уметь его пересказать, уметь самому написать свой собственный текст, развивать устную речь. Если ты имеешь высшее образование, ты обязан этими навыками обладать. Я работаю со студентами и вижу, что школа эти вопросы не решает и университет чаще всего тоже. Ты сдашь тесты, ты получишь очень хорошее оценки, а этих навыков у тебя так и не будет. Это ведь ужасно! И вот всё ропщут наши педагоги, что это безобразие, и я говорю: «Соберитесь, напишите совместное письмо, жалобу». Ну должны же быть какие-то механизмы воздействия, нужно как-то протестовать, но никто не протестует ведь. Боятся, что разорвут контракт, ещё чего-нибудь… Но не все возможности исчерпаны, есть же какие-то не революционные, а законные методы объяснения. Но для этого нужно собраться, а они не собираются, понимаете?! Просто не собираются. Никак.

– Вы думаете это вопрос времени или так будет всегда?

– Мне кажется, что это наследие рабского поколения. Думаю, люди, которые родились уже в двухтысячных, это совсем другие люди, с другим мышлением. Они ни лучше, ни хуже, но они жили в комфортных условиях – в условиях свободы. Они эти проблемы будут решать. Не решат, может быть, но будут решать. Рано или поздно время просто заставит решать. Если мы не осознаём важность гуманитарного знания, то общество просто потеряет своё лицо.

– Что Вы называете нехваткой доброты?

– Возьмите любую книгу по аскезе, по нравственному богословию, и в перечне добродетелей вы обязательно найдёте целомудрие, смирение, кротость, послушание, но нигде не говорится о доброте. При этом мы прекрасно понимаем, что значит «этот человек добрый» или «ему не хватает доброты». И всё-таки на это обращаем очень мало внимания. Мне очень нравится фраза из романа Василия Гроссмана «Жизнь и судьба», когда Иконников говорит: «Я не верю в добро, я верю в доброту». Потому что он видел, как ради благих идей крестьян сгоняли с земли, репрессировали учёных и писателей, ни в чём не повинных людей расстреливали, подвергали пыткам. Почему это проблема церковных людей? Потому что мы можем ради добра позволять себе эксперименты над ближними. Желая, например, их в Церковь привлечь, заклеймить еретиков или просто людей, которые не разделяют наших взглядов на жизнь. Это как раз тот случай, когда вера превращается в идеологию. Ведь Гитлер и Сталин ради добра работали. Ленин говорил, что ради победы революции он готов пожертвовать девятью десятыми населения Земли. Идея добра может превратиться в идола, который просто убивает всех вокруг.

Поэтому нам не следует забывать о простой человеческой доброте. Даже совершенно нелогичной, порой непоследовательной. Очень редко можно встретить у нас в стране людей, которые изначально, встречая незнакомца, расположены к нему по-доброму. Мы скорее заподазриваем нашего ближнего в чём-то. Я ещё не знаю человека, а первый импульс, который возникает, – это недоверие: «А чё он от меня хочет?». Вот тебе человек даёт конфетку, значит она отравлена, значит, он чего-то хочет попросить или он хочет меня купить… Это не значит, что сомневающийся человек сам по себе злой, просто наша жизнь такой отпечаток на всех наложила, что мы подозрительные очень. А христианину следует исходить из презумпции доброты. Даже если человек с окровавленным топором стоит у тебя на пороге, ты изначально всё равно должен к нему иметь некое такое благорасположение, доброжелательную заинтересованность к фигуре этого человека. Любого.

– Как так получается, что эти проблемы становятся проблемами православных?

– Вера – это очень тонкая, деликатная вещь. Как только жизнь обычного гражданина превращается в жизнь православного человека, многое для него меняется. Вот даже сама молитва – разговор с Богом – это для светского человека исключительно новое состояние. А Исповедь, а Причастие, а чтение Священного Писания?! – Этот новый стиль жизни высвечивает те грани человеческой личности, которые до этого просто не проявляли себя никак. Поэтому в Церкви очень часто бывают конфликты скорее культурного, а не религиозного свойства. Взять даже элементарные вещи: проблема бабушек, которые ругаются в храмах. Это ведь не говорит о том, что они православные, поэтому такие злые. Человек просто невоспитанный. Это проявляется здесь так же, как может проявиться и в других местах, в очереди, например.

– Это, должно быть, связано и с тем, что есть православные, которые считают себя какими-то исключительными, избранными…

– Такая детская черта вызывает у меня скорее добрую улыбку. Представьте, вот стоит женщина, которой 60 лет, и она претендует на свою избранность (улыбается). Эта поза избранничества выдаёт в ней просто девочку. С большим бантом. Которая хочет стоять поближе к учительнице. Не нужно сердиться по этому поводу, мы же просто люди. У каждого из нас бывают свои тараканы.

– Но у многих светских людей как раз это и вызывает раздражение.

– Если возникает конфликт, то это проблема двух сторон, а не одной. Я многократно видел хамство и претензии людей извне. Почему-то у них есть свои представления о том, что должна делать Церковь и кто здесь хозяин. Как бы мы себя не повели с ними, будем заведомо неправы, потому что не вписываемся в этот «канон». Такой вот след невежества. Кротко с ними обращаешься – «вы недостаточно активны», начинаешь говорить ясно, категорично и открыто – «вы хам, какое вы имеете право лезть в политику и общественную жизнь?».

Год или два назад был спор вокруг статьи московского писателя Дмитрия Быкова, который себя считает православным. В статье он клеймил Церковь и говорил, что мы здесь и необразованные, и не соответствуем тем запросам, которые выдвигает общество. Но сам этот подход православного христианина к проблеме очень странен для меня. Потому что когда успешный хирург Валентин Войно-Ясенецкий увидел, что в Церкви не хватает священников, он взял и подставил плёчо – сам пошёл в попы. Если православный христианин Дмитрий Быков увидел, что в Церкви проблемы, почему он просто наблюдает со стороны, пожёвывая бутерброд? Взял бы стал священником и навёл порядок на конкретном приходе. Это опять работает наше специфическая черта – решение проблем сплеча, широкими мазками, большими цифрами. А нам нужно работать кропотливо, многие годы и многие столетия. Методично, планово, выращивая преемников. Наша цивилизация всегда выезжала на гениях, но это неправильно. Гений по определёнию одиночка, но общество созидается, исцеляя самоё себя, только большим и скромным трудом многих и многих поколений. У нас, наверное, потому и популярна идея конца света, что люди не очень хотят работать. (Улыбается)

– У московского священника Алексея Уминского есть своя теория по поводу трёх проблем православных. В качестве таковых он называет сверхаскетизм, повышенную самообвиняемость и боязнь чувствовать. Вы можете с ним согласиться?

– Сверхаскетизм возможен в мировосприятии. Есть такая дикая книжка «Как спастись в миру?». Дело даже не в том, что там собраны статьи совершенно дикого содержания, а уже в самом названии, которое выдаёт взгляд православного человека на мир. Откуда этот вопрос взялся вообще? Что получается, в миру нельзя спастись? Но по моим наблюдениям такой проблемы почти нет в современном православии. Это было проблемой в 90-е. Мне сложно судить о московской приходской жизни, но у нас сверхаскетизма не наблюдается уж точно. И когда я как-то в шутку на лекции сказал, что пора бы нам как-то посты сокращать, меня наши прихожане поддержали. Я сказал, тогда, что это моя предвыборная платформа. (Смеётся)

Что касается боязни чувствовать и самообвиняемости, я тоже не соглашусь, это снова же проблемы двадцатилетней давности. Сейчас я наблюдаю совсем другое, и мне это нравится. Православные люди стали более открыты, они интересуются вещами, которые не всегда родом из православной среды. Например, в 90-х я никогда бы не услышал от прихожан предположение о том, что нам пора перейти на новый стиль. Мир стал для нашего человека шире, люди стали бывать в разных местах, сравнивать. Православные, пообщавшись с итальянскими, английскими или германскими христианами, понимают, что это не какие-то люди с двумя головами, что они так же искренно веруют, что они ищут Бога, они с удовольствием читают Священное Писание. У нас при монастыре есть двухдневный православно-католический летний лагерь. Мы проводим его уже несколько лет: читаем там лекции, потом бывают концерты, костры, чаепития, Литургия. И это очень интересно. Первый наш опыт был каким-то очень скованными, даже несколько шокирующими, все обособленно находились в этом лагере. Но сейчас я вижу, что из года в год это общение стало спокойным и открытым. Людей нужно учить общаться. А для этого важно вырабатывать и доверие к людям, и доброту, и просто волю к общению.

– Социализация?

– Да, но социализация должна быть чем-то мотивирована. А у христианина есть для этого евангельские мотивы.