СТРАТЕГИЯ КОМФОРТА

Однажды после поэтического вечера, который организовывал отец Павел, мы с коллегой задержались, чтобы убрать остатки фуршета и что-то обсудить. Возились с креслами, разглагольствовали про литературную Беларусь, стихи монаха Иоанна и чьи-то ещё. Отец Павел тоже. А потом вдруг застыл, задумался, посмотрел на редкие блюда на фуршетном столе и стал делать из них себе бутерброд. «Вы даруйце, што я ем, бо яшчэ невядома, што там дома будзе», – говорит. Картинка «ужина» главы многодетного семейства просто выглядела мило, но, похоже, она была частью важной личной стратегии.

 ЧТО ДЕЛАТЬ, ЕСЛИ НЕ ВОЙНА 

– Что можно назвать зоной комфорта для священника? В какой ситуации ему удобно, и в частности вам?

– Я могу методом исключения рассуждать. Не переношу усталость, агрессию, суперзанятость, недосыпание. То, чего я хочу и к чему стремлюсь – это разумный график. Как пишут в книгах по психологии, цельно развивающаяся личность должна иметь время на спорт 2-3 раза в неделю для того, чтобы быть в тонусе. Если мы имеем здоровую спину и ноги, мы можем функционировать как священнослужители. В тренировочном процессе мы прорабатываем свои негативные эмоции. Заметил, что живу от воскресенья до воскресенья – такой период. Если в течение недели я нашёл время, чтобы прийти на стадион, если я выспался, то могу качественно исполнять свои обязанности – могу исповедовать людей качественно, могу совершать богослужение, испытывая от него радость, могу с людьми быть открытым, внимательным. Если же моя душа находится в состоянии скрученного полотенца, то обязанности я свои выполнять не могу.

Должно быть время для взаимоотношения супруга с супругой и отца с детьми. Делать уроки, гулять. Я должен быть знаком с учителями в школе, на секциях меня должны знать тренеры. Знать круг друзей каждого ребёнка, учить молитве, подавать пример физкультурной активности, книжки читать, смотреть вместе фильмы. Сначала я должен найти время для того, которому 11 лет, потом для того, которому 7, и так для всех четверых.

А ещё нужно иметь время на общение с друзьями. Ключевое слово – время. Как пишут в учебниках, пастырь должен знать современную литературу, знать молодёжные веяния, чтобы быть в курсе, чем живёт паства, он должен знать историю, обладать знанием психологии. Священник должен говорить проповеди, к проповедям нужно готовиться. Нужно читать, слушать какие-то видеолекции...

– Вы перфекционист?

– Да, я перфекционист.

– И вы лучше меня знаете, что успеть всё не получится никогда.

– Не получится, ну а что тогда получится? Невыстроенные отношения с детьми, плохое поведение в школе, не цельные отношения с женой и прочее.

Получается, что вся моя жизнь – это маневрирование в золотой середине. Если я не буду стремиться к этой середине, во что я превращусь? Сколько примеров в семьях священнослужителей: разводы, случаи, когда жена и муж живут как кошка с собакой, примеры зависимых детей, которые не могут построить личную жизнь, потому что они из семьи не вынесли качественного примера. Сколько священнослужителей, которые, как бочка, полные, что свидетельствует о том, что они заедают свои проблемы. Я работаю над своим перфекционизмом: даю себе право на ошибку, допускаю, что я не идеален, что у меня что-то может не получаться. Но «Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш небесный». Или вот ещё – моя духовная жизнь. Как я молюсь? По идее, для того, чтобы быть в духовной форме, нужно хорошо молиться – утром, в течение дня, вечером. Из-за нагрузки так получается не всегда. Моя зона комфорта – это нагрузка, которая размерена. За прошедшие полгода у меня было 4 серьёзных приступа аллергии с вызовом скорой. Оказалось – переутомление, нужно что-то менять.

В последнее времяя размышляю о Царствии Небесном, когда буду держать ответ за свою жизнь. Как администратор? Общественный деятель? Или как личность, которая должна была жить в мире с собой и окружающими? Как я молился, как я воспитывал своих детей?

– Большое количество времени решит вопрос вашего комфорта?

– В Евангелии сказано, что зона комфорта для христианина – это нереально. Господь говорил, что жить нам будет нелегко, но и Спаситель искал уединения, молясь вдалеке от всех. В то же время я думаю – сейчас ведь не война… Может, и не надо такого напряжённого ритма? Трудный вопрос.

– А что же так – не война, а ритм почему-то напряжённый?

– Если посмотреть на человеческие жизни, то вообще редко встретишь сплошную счастливую историю. Всё драмы, трагедии.

– Тогда, чтобы стать священником 80-го уровня, может быть, и семьи не нужно, и какой-то внеслужебной деятельности?

– Если исторически наша Церковь выбрала всё-таки путь женатого священства и монашества, тогда нужно.

– Ну если мы выбираем себе такой водоворот, то, наверно, знаем на что идём.

– Нет, мы не всегда знаем, на что идём! Мы романтически об этом предполагаем, но вся область семейной конфликтологии нам отковывается гораздо позже. То же самое и с общественным служением.

– Вы не предполагали, что вас ждёт?

– Не-ет! Я считал, что своих детей воспитаю идеально, что в них будет реализовано всё то, что не было реализовано во мне. Они будут и борцы, и музыканты, и поэты, и писатели, и христиане, и цельные личности ответственные, но что-то пока… А семья! Разве могут у нас быть конфликты? Только позитив!

– Считается, чем больше аскетики, тем молитва сильнее. Люди, которые были в концентрационных лагерях, говорили, что когда их мучили, унижали, у них была самая сильная молитва. А тут получается, что самая сильная – это когда я спокоен, так?

– У меня бывают ситуации, когда я нахожусь на какой-то грани, и молитва, конечно, лучше. Не то чтобы лучше – активней, качественней, обращение такое... открытое. Если я просто бормочу в окружающее пространство, я обращаюсь как бы к Силе, а вот в такие минуты – именно к Личности Бога. Но сейчас у меня нет смертельной болезни, все родные мои здоровы. Я живу жизнью городского священнослужителя в Беларуси XXIвека, всё у нас хорошо. Наша основная проблема – это переутомление, городской стресс. И о стрессе важно говорить, если он влияет на наше духовное состояние. Ведь не зря сам апостол Павел в послании к Тимофею пишет о том, что священнослужитель должен быть тих, миролюбив, не пьяница, должен хорошо управлять своим домом. И это говорится во времена Римской Империи, когда жизнь христиан была далеко не самой безоблачной, учитывая гонения, например. Сложности помогают молиться, но сейчас не война.

– Вот вы всё про войну. А в чём разница? На войне будет как-то проще относиться к сложностям?

– Вот сейчас готовится журнал «Поколение». Его можно готовить по-разному: можно готовить его в тишине и спокойствии, а можно в сжатые сроки форсировать. В обоих случаях нужно молиться, но если работать размерено, мне кажется, это можно делать с радостью, спокойствием. Как сессия, которую можно сдавать по-разному. Можно в последний день сидеть над учебником, психовать, а можно весь месяц учить.

– То есть война – это такой последний день, который неизбежен, а всё остальное – это то время, которое не должно быть последним днём, но почему-то им становится, и это противно, да?

– Читал на днях интервью одного из своих любимых рок-музыкантов – Константина Кинчева, где он говорит об извечном стереотипе: рок-музыкант должен быть вечно голодным, но пьяным. Так вот и христианин – многие считают, что он должен жить всё время на какой-то сумасшедшей грани физического истощения.

Да, многие святые жили на пределе возможностей, но не все. Скажем, святой Иоанн Кормянский праведник – сельский священник, имел 6 детей, жил всю жизнь в деревне, умер до революции. Никаких особенных войн в царской России тогда не было. Оказывается, можно быть простым священником в стране, где хорошие экономические показатели, но быть праведным.

– Всё можно, но есть ещё понятия «лучше» и «хуже». Это как жениться и не жениться. В принципе можешь жениться, но лучше не надо. Это такая же ситуация? Можно сказать, что лучше пострадать, чем…

– А индикатор какой? Каково моё внутреннее наполнение в каждом варианте? Когда я наполнен гневом, агрессией, раздражением, обидой, страхом, я делаю анализ, чтобы понять, почему. Если я убираю какие-то раздражители, больше светлого во мне. Так зачем вредить своей душе?

 СВОИ СПОСОБЫ 

– Как вы хотите, чтобы прихожане с вами общались?

– С уважением и на равных. Чтобы не было заискивания. Мне не нравятся глупые вопросы, неадекватные просьбы, навязывание, безответственность.

– Глупые вопросы, это, конечно, неприятно, но как-то же приходится с ними справляться.

– Я способен на них адекватно отвечать, когда я нахожусь в хорошей форме. Если я перед этим был на стадионе, могу две Литургии исповедовать, и ничего. Если у меня не болят ноги и спина, я внимательно слушаю людей. А если я перед этим носился непонятно где, пропустил свою тренировку, исповедь сводится к другому результату. Я невнимателен, раздражён, не выслушиваю. В трудных случаях назначаю встречу отдельно. Сегодня, например, я проснулся в хорошей форме, я хорошо спал, хорошо помолился и хорошо выполнил свои обязанности. Я провёл часовую беседу с человеком, у которого серьёзная ситуация, внимательно его выслушал, что-то посоветовал. А то, бывает, я сижу выжатый и чувствую, что просто не могу слушать человека. Приходится как-то мягко озвучить: «Извините, я не способен с вами говорить». Когда я выжат, могу вообще вспыхнуть как спичка от какой-то мелочи. Мы же люди, можно сказать, вспомогательной профессии, и подвержены проблемам истощения, поэтому нужно восстанавливаться.

– Как вы восстанавливаетесь?

– У меня в кабинете стоит гиря. Когда есть форточка, я закрываю дверь и делаю разминку. Могу утром выбежать на берег Лососянки, там есть самодельные турники – дай Бог здоровья тому, кто их сделал – потренироваться, помолиться, посмотреть на воду, послушать шелест деревьев. Это тоже отдых.

– Почему именно спорт?

– Нет, почему спорт? Молитва!

– Вы всегда вспоминаете про спорт, поэтому спрашиваю.

– Ну, люблю я это дело. Так вот, молитва! У меня с собой вот в этом чемоданчике дневник чувств. Пишу сюда всё, что я чувствую в течение дня. Допустим, у меня негатив по отношению к какому-то человеку, я пишу имя, своё состояние и его причину. Потом я об этом человеке молюсь ичувствую облегчение. А ещё у меня есть правило – в течение дня позвонить трём друзьям и поделиться своим состоянием. Я люблю слушать рок-музыку. Сейчас новый альбом группы «Алиса» вышел – хорошие песни для релаксации. Послушал пару песен – и жить веселее. Что всегда делали христиане? Собирались вместе и пели псалмы. Не всегда ж псалмы поёшь, иной раз можно и что-нибудь из русского рока. Чтение художественной литературы – тоже полезная вещь для жизнерадостности. У меня в кабинете стоит подборка художественной литературы. Вот нет настроения, я пришёл, почитал вершы какие-нибудь – всё, уже жизнерадостное состояние.

– Получается, что огромная часть дел, которую вы делаете в течение дня, нужна для того, чтобы справиться с другой частью.

– Вполне может быть. Вот вернёмся снова к спорту. У меня тренажёр стоит напротив монитора. Я включаю какие-нибудь клипы, тренируюсь и слушаю концерт. Если мне нужно готовиться к проповеди – включаю ряд каких-то проповедей. Отцы рассказывают, я тренируюсь. И впитываю проповедь – нормально.

– И давно это у вас – спорт?

– Уже пару лет. Сейчас так более активно. Я стал острее чувствовать необходимость поддерживать себя в форме. Это и раньше было: старался гулять с детьми на улице всегда поближе к стадиону, чтобы при случае сделать какое-то упражнение. Я знал, в каких дворах в округе какие турники, на каких турниках какие перекладины. Мог идти со службы, заскочить в какой-нибудь двор, снять куртку, подтянуться и дальше пойти. А потом стал случайно на весы – 94 кг! У меня 20 кг лишнего веса. А я думаю,почему всю весну я чувствую себя уставшим, мне тяжело. Это вызвало низкую самооценку – как я могу говорить прихожанам о посте, об аскетике, когда у меня 20 кг лишнего веса! Что это за священнослужитель? Какой внутренний мир, если у него такие проблемы? Если б я был средневековым шляхтичем, который полдня на коне скакал, может, мне и не нужно было б гири в кабинете тягать. Проскакал от дома до церкви – вот тебе уже зарядка.

 ВЕРНЁМСЯ К ФИЗКУЛЬТУРЕ 

– Мы иногда говорим себе: не хочешь долго молиться, хоть Отче наш прочитай. Не можешь перекреститься в общественном месте – мысленно перекрестись. Избегать внешнего благочестия даже модно. Но тем не менее так мы создаём для себя какую-то зону комфорта. Честно ли это? Не слишком ли стало много поблажечек?

– Я лучше себя, конечно, чувствую, когда молюсь качественно. Но вернёмся к физкультуре(улыбается).Я выхожу на стадион. Допустим, у меня есть время, я могу сделать все упражнения по три подхода, может, даже успею четвертый. Ещё, может быть, смогу растянуться. Я не скован временем, могу сделать всё качественно. Если же у меня только 30 минут, мне надо умудриться выбрать главное. Что-то я уберу, что-то обязательно оставлю. Если я так занимаюсь целую неделю, то чувствую – всё, потерял форму. То же самое с молитвой: если я долго не молюсь, то понимаю –давно уже не обращался к Личности. Нет того необходимого разговора, и я чувствую потребность от этой нехватки избавиться. Чтобы выйти из этого состояния, мне нужно опять постепенно набрать форму. Но лучше её изначально не терять. Но если я себе допускаю отклонение от нормы, это не страшно, даже в какой-то степени хорошо– это значит, что я исцеляюсь от своего перфекционизма. Норма должна быть соизмерима моему уровню и состоянию. Например, если я способен подтянуться 15 раз, не стоит подтягиваться 5. Лучше сегодня 12, ну ладно, в следующий раз 16.

Расскажу одну историю о норме. Мы едем в купе – я, два моих друга. Так получилось, что пастырь баптистский едет с нами. Картина: темень, трясущийся вагон, пастырь стоя читает молитвенное правило. А мы молимся про себя лёжа. Мой друг говорит: «Ты только лоб не расшиби». А потом шутит:«Сейчас поезд дёрнется, ка-ак дашь лбом в дверь купе!» Мы посмеялись. Следующим вечером мы уже были в гостях. Я думаю, ну, сейчас помолимся!Смотрю – друг мой дрыхнет. «Слушай, а молитвенное правило?» – «Ай!»– говорит. То есть в купе под тусклыми лампочками один станет бормотать, вызывая иронию троих соседей, а второй, когда у нас есть комната с иконами и мы можем помолиться, будет спать.

– И как поддерживать норму?

– Я прошу прощения, но всё-таки... вернёмся к физкультуре. Я люблю подтягиваться на турниках. В 20 лет у меня была одна норма, в 30 – другая, но если подумать, я всё время находился в процессе. Иногда процесс останавливался, но потом его удавалось возобновить.Думаю, что в молитвенно жизни каждый христианин тоже находится в процессе, который не может быть всё время одинаковым. Временами мы больше молимся по молитвослову, потом больше своими словами или по псалтири. Нам главное – находиться в процессе, чтобы этот процесс не прекращался.

– Сложно вернуться в молитвенный процесс, если из него выбился.

– Поэтому и нужно начинать с разминочки. Я вот всё время удивлялся – зачем эти «Господи помилуй» 40 раз. А потом понял, что это прекраснейшее дело – такая возможность привести себя в порядок, утихомирить свои мысли. Если ещё сделать пару земных поклонов – всё, ты сосредоточился и началось более глубокое обращение к Богу.

 В ПРОЦЕССЕ 

– В отношениях со священниками что вам не комфортно?

– Неадекват какой-то некомфортен, высокомерие, нездоровое отношение к рангам, гнев, обиды. Каждый имеет свои дефекты характера – всё как у всех. Лучше общаться с людьми, которые находятся в процессе преображения, чем с людьми, которые…

– Закостеневшие?

– Да. Мне труднее общаться с маститым протоиереем, который старше меня, с которым я почти не знаком и с которым мы живём разными интересами – он больший администратор-хозяйственник, а я лейтенант пламенный. Каждому удобнее общаться на своём уровне. Причём мне проще быть подчиненным, чем начальником – моя особенность.

 «ЗДАРРРОВА!» 

– Что в вашем служении постоянно заставляет выходить из зоны комфорта?

– Звонки каких-то неадекватных людей. Мне могут звонить больные люди в состоянии наркотического или алкогольного опьянения и просить, чтобы я с ними встретился вот прямо ночью, вот прямо сейчас. Тут я говорю «нет», и в зависимости от моего состояния могу отреагировать либо спокойно, либо раздраженно. Вчера 3 было таких звонка, например. Было время, когда одна психически больная женщина постоянно наяривала. Или парень нездоровый караулил меня почти полгода. Периодически обещал «за бороду и об асфальт». Вот это вот не совсем комфортно.

– Насколько допустимо близкое общение прихожан и священника, насколько это удобно священнику и насколько он может проявить те или иные чувства?

– Это трудная грань, но всё опытным путём устанавливается. У меня есть прихожане – мои друзья, у нас близкие отношения, но я их прошу, когда уж слишком официальная обстановка, меня называть на «вы». Чтоб как-то по ситуации. Когда я принял сан и своих друзей юности встречал, некоторые удивлялись и любили меня за бороду трясти:«Ну ты и бороду отрастил!» Я старался корректно объяснять, что так делать некрасиво. Как-то своего товарища по техникуму встретил – рок-н-рольщика, а он начал в троллейбусе матом ругаться. «Ну ты не ругайся уже матом, я ж священнослужитель», – говорю. А он мне: «Да ерунда это всё!» Вот такое общение, конечно, не совсем допустимо. Много таких случаев было. В силу послушания, круг моего общения – это люди, которые выздоравливают от алкоголизма и наркомании. А там же по-разному – кто выздоравливает, а кто ещё нет. И вот я иду по улице и идёт группа зависимых людей. С одними у меня тёплые отношения, а другие меня совсем не знают. Эти на «ты», те на «вы». Сложная ситуация. Или какой-то-то близкий знакомый сейчас в запое. Он несёт какую-то ахинею, и вот как с ним поставить границу, если мы на людях? У меня есть друг с психическим расстройством – наш прихожанин. Так бывало – как что выкинет посреди службы… Был как-то случай. Я иду в облачении, а он из-за колонн выходит во время всенощного бдения, руки расставляет в разные стороны, налетает на меня: «А! Здарррова!» Ты что, говорю, того?! Это проблема людей, которые занимаются любой общественной деятельностью – участковый, учитель. Фамильярность, заносчивость – всё присутствует.

 АВТОРИТЕТЫ 

– Знаю, что вам приходилось кардинально менять свою жизнь. Не боялись ошибок?

– Раньше больше боялся, теперь, мне кажется, меньше. Страшно менять привычное, но «боль от изменений должна стать меньше, чем нынешняя боль, в которой мы находимся» – эту фразу можно часто встретить в литературе, посвящённой алкоголизму и наркомании. Когда-то я работал на заводе – хорошее место, хорошая зарплата, но меня не устраивала внутренне моя жизнь. Я решился на перемены. Пришёл к начальнику цеха– сейчас покойному Владимиру Александровичу Клецко– и говорю: «Хочу уволиться». Интересный человек, у него плакат Берии висел в кабинете. Он на меня так посмотрел, спрашивает:«Зачем?» – «Хочу изменить свою жизнь». – «Хорошо». И быстренько подписал. Я даже был удивлён, что он меня не отговаривал. Увольнение заняло буквально минуту. Я его встретил спустя 11 лет, уже будучи священнослужителем, и мы так с ним тепло поговорили о том, что моя решимость в тот момент, отсутствие боязни совершить ошибку действительно привели к изменениям в жизни. С преподавателем моего сына на изостудии говорил однажды о том, что наверняка лучше искать себя и делать ошибки в юности, чем в 40 лет, когда у тебя семья и важные обязанности. Из уст Кинчева слышал, что плох тот консерватор, который в юности не был бунтарём или бунтарь, который, повзрослев, не стал консерватором. В какой-то степени юность для ошибок.

– Почему вас не устраивала та ситуация?

– Не совсем расположен сейчас возвращаться в 2002 год, это больше тема для исповеди. Но я не видел себя по своему внутреннему миру, складу в этом месте. Михалок поёт:«Шукайу снах юнацкіх свае мары!» – вот это я и делал. Нет ничего плохого в работе на заводе, сейчас бы, может, и работал там. Мне как отцу четверых детей работа с графиком и хорошей зарплатой очень подходит. Но тогда хотелось чего-то другого.

– Чего?

– Я хотел попробовать быть странствующим поэтом. Повторить подвиг Александра Башлачёва– кумира юности. В итоге я пробовал повторять и через год понял, что всё-таки я – это я. И всё…

– И что?

– Ну, я не странствующий поэт. У каждого из нас есть свои желания и в то же время есть божественный промысел – мы все для чего-то предназначены. Когда я думаю о своей жизни, то понимаю, что, наверно, по-другому и быть не могло. Всё, чего я хотел в юности – это слушать песни и писать песни. Я совсем не представлял себя ни в учёбе, ни в профессии. Говорят, подросток должен знать, чем он хочет заниматься, понимать, что ему надо в будущем создать семью и её обеспечивать. У меня не было никаких таких представлений в силу обстоятельств осознания себя как личности. Но у меня были свои авторитеты: Цой, Гребенщиков, Кинчев, Летов, Морисон, Кобейн. Глядя на них, я пытался строить свою жизнь. Когда мне было лет 26и я увлёкся белорусским возрождением, передо мной стал вопрос: сапраўдны свядомы беларус – гэта хто? Например, это один мой друг, который ухлёстывает за чужой женой. Другой – гомосексуалист, третий – алкоголик, четвёртый – увлекается порнографией, пятый – вообще какая-то нездоровая личность, шестому грантавыя грошы нужны. Человек, который придерживается идеи? А что тогда это за личность? На кого равняться? Мои авторитеты, оказывается, это какие-то люди зависимые. Даже среди поэтов: Есенин – сколько у него этих жён было? Владимир Семёнович Высоцкий – непререкаемый авторитет детства – тоже зависимый. На кого равняться-то? Этот вопрос мучил меня, пока я не столкнулся с образцом христианской святости.

Мне всё-таки нравятся слова нашего президента о том, что он православный атеист. Вот я был православным атеистом. Вроде бы идею Бога отрицал в юности, но православную культуру допускал. Русская и белорусская рок-музыка пронизана христианским содержанием, поэтому, когда меня жизнь начала ставить в угол, я пришёл именно в православный храм, а не в какой-нибудь центр духовных знаний. И мне стало понятно, к чему стремиться. Мое мировоззрение было на тот момент таким: я находился в процессе – «дух мятущийся».Сначала я заходим в храмы, стоял там, смотрел, размышлял, пытался молиться, потом встретился с христианской литературой, достал и надел свой крестик. Для меня надевание крестика было символом отречения от своего мировоззрения. Вскоре я услышал примерно такие слова одного из рок-музыкантов: «Я православный христианин. Ничего не знаю о Церкви, но всё же Церковь для меня свята». Применил их для себя: всё учение Церкви для меня свято, я его не знаю, но буду изучать.

– Даже здесь на вас повлиял авторитет юности. Но ведь разочарование в авторитетах так или иначе наступает. Понятно, что в Христе разочароваться нельзя, но то, что в Церкви есть люди, которые с духовной точки зрения далеко не авторитеты, на вас влияет?

– Когда я поступал в семинарию, мне архиерей сказал: «Ты должен понимать, что наша Церковь изнутри полна негатива, это человеческая составляющая богочеловеческого организма». От неё мы никуда не денемся.

– Есть те люди, которые могут это терпеть, есть те, которые не могут.

– Есть – когда люди судят о церкви по людям. Наверно, здесь не столько терпение играет роль, сколько принятие людей такими, какие они есть на самом деле.

– Если постоянно подражать авторитетам, можно постоянно разочаровываться.

– Если я встречаю интересный опыт значимого человека, для меня он важен. Иногда эти люди могут свидетельствовать о Христе. Вот у меня проблема – старший сын непоседлив на уроках. Неуд у него. Для меня на днях было интересно узнать, что Максим Богданович был непоседлив в школе, часто болтал на уроках, отцу приходилось из-за этого часто ходить в гимназию. Учился не совсем хорошо, быт троечник по всем предметам, кроме любимых, но всё же шёл к своей цели и состоялся как личность. Меня это успокоило. Может, не стоит так сильно прессовать своего сына, если уже сам Максим Богданович так себя вёл!

– Сейчас...(Ищет в книге, читает).Вот отец пишет: «По натуре Максим редко внимательно слушал ответы преподавателей, тем более ответы товарищей. По натуре живой, подвижный, он так же держал себя в классе»,– прямо как мой сын, – «вертелся, разговаривал с соседями, острил, смеялся, смеялся над своими ответами и товарищей, смеялся над всякой неловкостью. Вообще говоря, уроками тяготился. В классном журнале отмечено, что он опаздывал, уходил с уроков или же занимался посторонними делами»,– как прямо у моего сына, – «а значит, что он читал книжки или хотябы писал что-нибудь – свои стихотворения или статьи. «Он всё бегает из класса в класс, всё суетится, агитирует, – говорил директор. – Он тут бунт устраивает!» Вот что пишет отец. «Из копии аттестата видно, что успехи его в уроках были посредственные. Максим по-прежнему мало очень интересовался уроками, занимался самостоятельно, и, конечно, главным образом белоруссикой, которая, как не имевшая никакого отношения к его классным занятиям, скорее мешала успехам, чем способствовала». Во!

– А сын ваш сам принимает решения?

– Я отдал Ваню на борьбу, он не хотел ходить, но я заставлял. Ходил, пока не устроил акцию протеста. Меня мама в детстве заставляла ходить на бальные танцы, пока я тоже не устроил такую акцию – полгода не ходил. Мог сказать, что пошёл, мог намочить ногу в луже и сказать, что упал, либо наесться чеснока, чтоб не нравиться партнёрше. Как-то я освящал квартиру, где был внучок, которого бабушка заставляет ходить на танцы, и он так этим тяготился, что я ему взял всё это и рассказал. Он был счастлив, а бабушка была очень недовольна, потому что как это батюшка такие советы даёт! Меня просто понесло. Так и сын стал в позу, пришлось отпустить. А потом как-то вечером достал кимоно и спросил:«Папа, а можно вернуться на дзюдо?» – «Конечно!» Мы с ним сделали так: прочитали Отче наш, а потом я попросил Ваню написать плюсы и минусы каждой секции. Он написал, мы с ним всё обсудили и пришли к наиболее подходящему решению. Я понял, что воспитание детей – это сложнейшее дело, и грош мне цена как отцу, да и как священнослужителю, если я буду спасать весь мир, а своих детей не воспитаю. Я сейчас хочу сместить свои ориентиры именно в эту сторону. Я многое своим детям рассказывал, в школу ходил, фильмы показывал. Например, мой сын смотрел фильм «Свой человек» с Куртом Расселом, где говорится о том, как табачная компания уволила сотрудника, а он начал против неё судебный процесс. Там всё о тайнах табачного бизнеса говорится. И Ваня с интересом это просмотрел. Но когда он, выходя с тренировки, увидел старших ребят, которые курили на улице, всё у него обесценилось: «Папа, да пусть курят – их дело, что тут плохого?» И я понял, что это сработало, как песня Виктора Цоя «Видели ночь», которая перечеркнула всё, что нам говорила советская школа о вреде разгульного образа жизни.

Я пришёл к вере ближе к 30, поэтому воспитываю детей исходя из своего воспитания. Хочу, чтобы они стали спортсменами, поэтами, художниками, рок-музыкантами, но почему-то не священнослужителями. Я в последнее время сдвигаю акцент: «Господи, дай мне их воспитать настоящими христианами, цельными здоровыми личностями».Это поначалу я переносил на них свои нереализованные детские мечты. Сейчас только начинаю осознавать, что важно, а что второстепенно. Моя зона комфорта – это воспитанные дети, и пока этого ещё нет. Она появится, когда дети будут самостоятельно делать уроки и помнить расписание автобусов. Я учусь их отпускать – учусь не напоминать, что автобус через 20 минут. Но какие-то решения я сам принимаю за своих детей: Ваня, Сима, никаких октябрят и пионерии! Когда мне принесли какую-то бумажку по этому делу подписать, нет, говорю,и ещё раз нет! И пришлось объяснять. Старший понял, средний ещё не совсем. Но когда на новогоднем утреннике аниматоры всех детей раскрасили в вампиров, а мой средний сын был единственным, кто отказался... Я был счастлив за своего сына. Правда, ругался с этими аниматорами потом, и завуч меня не совсем понял. Но ведь отказался! Как будет дальше, я не знаю.

После интервью мы пили кофе и рассматривали гирю со смайлом. Потом Отец Павел принёс откуда-то симпатичный кубик сала и спросил: «Хотите? Нет? Как хотите. У меня скоро важная встреча, поэтому я поем. Чтобы быть в хорошей физической и духовной форме, надо ещё быть сытым».