ТАМ РУССКИЙ ДУХ

Об отце Александре Кедрове я узнала от его старшего брата. Николай Кедров – известный на весь Париж балалаечник, многие французы учатся играть на старинном русском инструменте. «Это вы ещё моего брата не видели, – заметил Николай в ответ на моё восхищение его игрой. Отец Александр Кедров – регент в соборе святого Александра Невского. Так поёт, что любому душу тронет», – на ломаном русском добавил Николай.

Свято-Александро-Невский собор на улице Дарю найти легко, дорогу знает каждый парижанин. Ещё бы, это величественное здание, выполненное в форме греческого креста, в 1861 году стало настоящим архитектурным событием. Уже сто пятьдесят лет каждое воскресенье здесь не пробиться: русские, молдаване, румыны, даже французы — в эмиграции религия становится едва ли не единственным способом не сойти с ума от напряжения и трудностей переезда.

— Вам назначено? — строго спросил меня служитель. — У отца Александра репетиция, к нему нельзя! – после такого приветствия я ожидала увидеть строго хмурого старца и робко постучала в кабинет.

 РЕВОЛЮЦИЯ И ПЕРЕЕЗД ВО ФРАНЦИЮ 

Мой дедушка, Николай Николаевич Кедров-отец, с женой и детьми приехал во Францию в 1923 году, в первую волну эмиграции. Перед отъездом из России он руководил известным вокальным квартетом имени Кедрова, который основал в 1898 году. С 1908-го квартет регулярно выезжал в Европу, даже выступал в Лондоне. Сопровождал тогда квартет великий русский бас Федор Иванович Шаляпин.

Пели классическую музыку, Бетховена, Моцарта, даже оперные арии. А потом они перешли на народный репертуар. Дед специально обработал, гармонизовал народные песни для так называемого «Петербургского вокального квартета». Кстати, в истории России это был первый профессиональный вокальный квартет. Цезарь Кюи, Балакирев, Римский-Корсаков — все они очень хвалили детище деда. Это был «изюм» вокального искусства дореволюционной России.

После революции дед не только не мог больше продолжать музыкальную карьеру, но даже жизни всей семьи угрожала большая опасность. Вечером накануне дня Х, когда всю семью должны были забрать в КГБ, им удалось сбежать. У дедушки в органах госбезопасности служил друг. Однажды они встретились на улице, и тот успел ему шепнуть, что ночью за ними придут. Это было в Петербурге. Он велел сесть на ближайший поезд до Москвы, а оттуда бежать заграницу. У деда и его жены было всего пару часов, чтобы собрать чемоданы. Вся аристократия того периода испытала то же самое: каждый знал, что рано или поздно их заберут в застенки КГБ.

Главное, что они не забыли взять с собой,– это золотой камертон, подаренный царем Николаем II. До революции они не раз встречались лично, и Николай подарил дедушке камертон в знак признания его удивительного голоса. Теперь это наша семейная реликвия.

 КЕДРОВЫ В ПАРИЖЕ 

После революции, уже заграницей, дед продолжал свою карьеру. Даже шесть раз они успели съездить в Америку. Плыли много месяцев кораблем, это было довольно сложно в те времена. Гастролировали в Америке по четыре-пять месяцев. И после их отъезда многие годы там помнили квартет Кедрова. Просуществовал он до 1940 года, когда в начале Второй мировой войны скончался старший Кедров. Кстати, мой отец, Кедров-сын, десять лет пел в квартете своего отца. Мы же, мальчики, точно знали, что будем музыкантами.

Кстати, в семье у нас есть традиция: старших детей называть Николаями. Мой старший брат Николай тоже музыкант, прекрасный балалаечник. Считается виртуозом балалаечного искусства, лучший балалаечник за пределами России.

Простите за мой плохой русский. Дело в том, что моя мама, Троцковская, была сиротой. Её воспитала бабушка – француженка. Поэтому в девстве мама говорила с нами по-французски. Но я всегда много времени проводил в русской среде в Париже. Тогда ещё культура русской эмиграции была очень сильна.

Раньше в моём хоре пели только выходцы из белой эмиграции. Надо признать, первая волна эмигрантов – это историческое событие. Многие кварталы во Франции были русскими, издавались русские газеты. Мой дедушка, вместе с Черепниным, Глазуновым, тоже принимал участие в основании русской консерватории имени Рахманинова в Париже.

Мои родители ходили в одну церковь за Парижем, где мой папа в своё время регентовал. Там и познакомились. Надо признать, отец был на двадцать лет старше мамы. Это был его второй брак, сложная история. Моя мама ещё жива, а отец скончался тридцать шесть лет назад.
 

 РЕГЕНТ 

Когда я был маленький, ходил в церковь – мама нас водила в храм архимандрита Сергия (Шевича), известного иеромонаха, который подвизался в Париже. Он был основателем этого прихода Святой Троицы. Там был свой хор, я пел с ними, а также прислуживал в алтаре как пономарь. Стоял, молился, и всегда меня интересовало, как хор звучит. У них был изысканный Петербургский репертуар. Мне тогда было пятнадцать лет, за год до кончины папы я начал учиться там петь.

Через три года под Парижем открыли новый приход, и мне предложили быть там регентом. Первый шаг как регент я совершил в восемнадцать лет – очень рано для такой должности. Потом, ещё через три года, поступил в Духовную Семинарию. Там пел у Осоргина на Сергиевском Православном подворье в Париже в девятнадцатом округе. Я с ним пел каждый день пять лет, утром и вечером. Учил церковные распевы, учил регентовать в храме.

После окончания семинарии женился, и как раз мне предложили пост псаломщика при соборе Александра Невского. Меня рукоположили во диаконы, и до 2007 года я был вторым регентом в Храме, тогда ещё не мог руководить хором постоянно.

Ещё один мой уникальный учитель – Евгений Иванович Евец, который был прекрасный регент в Соборе, скончался в 1990 году. Кстати, он был родом из Гродненской губернии. Учился в Варшаве, и во время войны попал, как и многие, в Германию. В Германии сидел в плену, и после войны их концлагерь освобождали Американцы. Всех узников отправили в Марокко – там был Французский протекторат. Там провёл пару лет, и в 1960 году приехал в Париж. Ему предложили пост регента.

Я не пел тогда в церковном хоре, но пел в его концертном хоре и многому научился у Евгения Ивановича.

Регент должен обладать хорошим не только духовным, но и музыкальным образованием. Я учился в русской консерватории во Франции, и ещё немного во Французской. Но главное, простите за нескромность, музыка у меня в крови. Я потерял отца, когда мне было шестнадцать лет, но я слышал его на сцене, ведь он продолжал дело Кедрова, управлял квартетом до своей кончины. И после его смерти я слушал эти записи, как божественную реликвию, как драгоценное сокровище. Случайно нашёл коробки, в которых хранились неизданные партитуры папы и дедушки. У меня тогда появилась мечта: спеть эти партитуры, исполнить их с каким-то хором. Я тогда ещё не знал, что буду регентом кафедрального собора Святого Александра Невского в Париже.

В 1994 году я собрал мужской ансамбль. И с этим ансамблем мы пели больше десяти лет. Так сбылась моя мечта – я развивал мужской репертуар Кедрова. И народный, и церковный. Мы записывали альбомы, много выступали. Кстати, в 2001 году мы пели в рамках международного фестиваля в Минске и стали лауреатом этого фестиваля.

Первым регентом собора меня назначили в 2007 году.

 ЧТО ГЛАВНОЕ? 

Регент — это тот, кто ведёт, руководит богослужением. Не только в музыкальном аспекте. То есть регент должен знать богослужение, знать церковный устав. И понимать, что происходит во время богослужения. Потому что если регент превращает песнопение в оперное выступление — это очень чувствуется в храме, и молитвы уже не будет.

Конечно, в первую очередь он должен иметь хотя бы минимальный опыт молитвы. Должен понимать, что значит встать перед Богом и общаться с Ним, молиться. Тот, кто не умеет молиться от души, не может быть хорошим регентом. Может быть очень красивый хор, без фальшивых нот, но не церковный. И народ будет чувствовать, что хор ему не помогает молиться, понимаете? И конечно, регенту необходимо иметь хотя бы минимальные знания и способности руководить ансамблем. Иметь строгость и не превращать клирос в музыкальную лабораторию, которая тут неуместна. Ещё: тут неуместны лишние эмоции. У меня, грешного, был момент: я однажды потерял терпение и испортил богослужение себе и другим. Я тогда хотел как лучше, хотел исправить ошибку хористов. Но сорвался, и вышло в итоге нехорошо.
 

 ПРАВОСЛАВИЕ ПАРИЖА 

Исторически в Париже всегда было несколько православных церквей. Наиболее активные из них — Румыны, Молдаване, а также Антиохийский патриархат, то есть православные арабы. Раз в год мы стараемся собраться вместе и петь.

Одна интересная деталь: не все русские православные церкви в Париже находятся под началом Московского патриархата. Исторически так сложилось, что в тридцатом году мы отказались общаться с Московским патриархатом из-за большого давления со стороны Советской власти и просили защиту у Константинопольского патриархата, так называемого «Вселенского». И мы до сих пор – русская епархия Константинопольского патриархата.

Также за границей есть третье ответвление – это Русская Зарубежная Церковь. К счастью, десять лет тому назад они соединились с Москвой. Долгое время считалось, что Московский патриархат «ненастоящий», «красный», а мы — настоящие русские, верные царям.

 КТО Я, РУССКИЙ ИЛИ ФРАНЦУЗ? 

Хоть мой русский и не идеален, в душе я — русский. Себя не считаю французом, во Франции всегда чувствовал себя иностранцем, даже сиротой. У меня другие подходы, другой менталитет, особенно – другие стремления. Я люблю Россию, особенно после Перестройки. У меня очень много друзей среди русских и белорусских священников. Мне очень нравится русский народ, даже советский. Я знаю, что у вас, у нового поколения, совсем другое воспитание, тем более что мы всю жизнь прожили во Франции. Но я чувствую и понимаю русский дух, и вижу, что эти чувства взаимны. Моя Россия — это моё отечество!

Знаю, что многие аристократы первой волны эмиграции высокомерно относятся к современным русским: говорят, что они сами – настоящие русские, не то что «эти, советские». Извините, но наши аристократы сами офранцузились донельзя. Признаю, что культура первой миграции была особой, очень высокой. И можно признать, что советское воспитание и религиозная пропаганда поменяли менталитет русского народа. Но для меня настоящая Россия – в самой России, не в эмиграции, даже если эмигранты иногда были героями, имели русский дух, дореволюционные ценности, были замечательные люди. Но сегодня их всё меньше. Те, кто хает Россию – дети и внуки первых эмигрантов, они никогда сами не ездили в Россию, не чувствовали русский народ, его специфику. Даже коммунизм и советское воспитание не смогли этого убить. Но возрождение в России церкви, духовности, веры – именно это современных русских делает Русскими.

Наш народ – более духовный, глубокий, щедрый, религиозный в глубоком значении этого слова. Такого в Европе больше нет. Потому что феномен отказа от Христианства в Европе – страшный, он уже давно начался – после Французской Революции. Здесь совсем другой подход к жизни. В России меньше развит рационализм, а в Европе, наоборот, всё построено на рациональном. Может, русские и не такие хорошие в организации, зато у них сердце больше говорит, понимаете?

Ещё, как артист, я очень люблю русскую музыку. И не только классическую, но и народную, и фольклор. Моя семья занималась этим постоянно. Мой дедушка проделал невероятную работу по созданию русской вокальной культуры, он был уникальной личностью.

 ГДЕ МОИ РОДСТВЕННИКИ? 

Мы искали, но никого не нашли. Официально всех Кедровых убили большевики. Со стороны мамы – ещё хуже: она была графиня, родственница государя. Её дед, Пётр Иванович Рачковский, был начальник тайной полиции при царе Александре III и Николае II. Кстати, он преследовал Ленина в Европе и, как агент царя, со своей семьей жил в Париже. Тогда Ленин спрятался в Швейцарии, не смог сразу войти в Россию. Мой прадед преследовал Ленина постоянно, но так и не смог его остановить.

Сейчас мы хотим вернуться на родину. Уже попросили гражданство в Посольстве России в Париже. Во Франции очень комфортно жить, это понятно. Но здесь полностью отсутствует духовность. По-моему, страна сейчас в очень плачевном состоянии. И Европу в принципе ждут тяжелые времена. Я думаю, в эти моменты искушения мне лучше было бы жить в России. Отсутствие духовности во Франции меня убивает. Я понимаю, что несу тут свою миссию, открыл школу, преподаю церковный устав при соборе. Конечно, три-четыре раза в год я езжу в Россию, мне это очень помогает. Езжу в паломнические поездки, к друзьям.

В нашем кафедральном соборе идут богослужения на двух языках: в верхнем храме только старославянский, а в нижнем служба идёт на французском языке. Это позволяет принимать участие в богослужении не только русским, но и тем, для кого французский – родной. Кстати, в последнее время в храм приходит очень много французов. Часто их отправляют ко мне, я готовлю к принятию крещения. Не найдя духовности в католическом соборе, они ищут её в нашем храме.

 ЧТО ТАКОЕ ДУХ ХОРА? 

Сейчас у меня уже новое поколение эмигрантов поёт – те, кто во Франции десять-пятнадцать лет. Они выросли в советской России. Надо сказать, что приезд из России многих хористов, особенно опытных вокалистов, сильно поднял музыкальный уровень. Теперь наша главная задача – содержать строгую дисциплину, какой она была раньше, при первых аристократах. Обязательны постоянные репетиции, не считая богослужений и церковных праздников.

Если мечтаете петь в церковном хоре, приходите, я всегда принимаю новые кандидатуры. Сперва приглашаю на репетицию, на спевку с хором. Потом работаю с человеком отдельно: смотрю, как поёт, что со слухом, какие вокальные возможности. И если вижу, что кандидат успешный, вокалист готов, после пары репетиций могу принять его в хор. Периодически необходимо обновлять хор. Хотя надо быть осторожным: хор имеет свою традицию, манеру петь. Я никогда не возьму три-четыре человека сразу, только по одному, чтобы у них была возможность спеться с коллективом. Я требовательный, да и мои хористы тоже не любят, когда чужие мешают петь. В нашем хоре есть свой дух, и главное, чтобы он сохранился!