НЕСЛУЧАЙНЫЕ ЛЮДИ ДАРЬИ КАЛИБЕРДЫ

О том, что всё происходит не вдруг, говорили многие философы, в том числе Юнг. Именно он ввёл понятие синхроничности, согласно которому объективные смыслы существуют сами по себе – как внутри нашей психики, так и снаружи. Мы же продолжаем охать-ахать, как только ловим вселенную на очередном совпадении. «Долго-долго искал и вот совершенно случайно нашёл» – знакомо? Таких историй полно в жизни Дарьи Калиберды. Мы решили погостить в её случайностях и узнать, почему Дарья пишет иконы и преподает иконопись детям, которые, разумеется, «совершенно случайно» занимают первые места в международных конкурсах.

Такая вот манера

Я начала рисовать, как только смогла взять в руки кисточку. Обычные детские каракули. Остались даже фотографии этого действа. Пока мама делала снимки, я твердила, что буду художником.

Потом мне действительно пришлось пройти все ступеньки, которые ведут к творчеству. Я изрисовывала целые альбомы и бережно их хранила. В школе «художницу» все знали, кабинет ИЗО был увешан моими работами. Я участвовала в конкурсах и всегда побеждала. Где-то в одиннадцать лет в моей жизни появилась художественная школа, я окончила её с отличием и уверилась – моё. Решила всерьез заняться живописью и поступила в культпросветучилище. Потом был Гродненский Государственный Университет имени Янки Купалы.

У меня всегда была очень бурная фантазия. Я рисовала фантастические картинки: нереальные здания, каких-то невозможных людей. Такая вот манера... Когда в художественной школе мы рисовали на свободную тему, преподаватель всегда удивлялся моему выбору. Вообще, я могла изобразить всё. В принципе, и сегодня могу назвать себя универсальным художником.

Новицкий

Соседка решила познакомить меня с одним человеком. Ольга сказала, что это самый талантливый художник из всех, кого она знает. Я не поверила, но решила сходить и просто пообщаться. Я человек открытый и из каждого знакомства стараюсь почерпнуть что-то новое.

Пришли в тесную квартиру художника. Здесь всюду висели картины: большие, маленькие, старые, новые. Но больше всего меня удивило распятие, находящееся среди этих работ, а ещё многообразие религиозной литературы.

Каким-то образом мы стали общаться, а вскоре – сотрудничать. Художник захотел научить меня всему, что знал сам. Ему было сорок пять. Он сказал, что всегда мечтал кому-то передать свои навыки, но не находил достойных. Этим человеком был Сергей Николаевич Новицкий.

Постепенно мы начали вместе работать и рисовать рука об руку в его мастерской – квартире, где повсюду стояли мольберты, краски, баночки. В воздухе витал запах растворителя и красок – в моей памяти он остался символом тех лет.

Новицкий показывал мне удивительные технические моменты, грунтовки – то, чего нигде не увидишь. О многом я узнавала впервые, и это при том что у меня два художественных образования. Это можно было найти и открыть для себя только в мастерской во время рабочего процесса.

Тогда я поняла, что самое важное – это работа со старыми произведениями живописи. Они – самое главное учебное пособие для художника. Недостаточно просто иметь прекрасное воображение и придумывать сюжеты. Очень важно увидеть готовое произведение, прочувствовать его и сделать копию, чем я и занималась. У меня всегда была к этому тяга. Мне нравилось срисовывать, хотя интуитивно я чувствовала, что моё предназначение в другом. Да, я могла прекрасно скопировать картину или придумать что-то своё, но меня не покидало ощущение, что моя техника будет востребована как-то иначе. Как – я пока не знала. И только спустя годы поняла, в чём сильна по-настоящему.

Самые ценные советы Новицкого касались работы с цветом. В принципе, цвет я чувствовала всегда, но Сергей Николаевич таким образом преподнёс мне знания, что теперь я без стеснения считаю себя мастером цветоведения. Работа с цветом – это, на мой взгляд, высшая степень мастерства. Не каждый художник в силах чётко попадать в цвет, чувствовать его и понимать. В этом плане показательна голландская живопись, которая мне очень близка.

Особенность моей техники в том, что я очень тщательно прописываю все детали и, как правило, работаю на гладкой фактуре. Это очень похоже на работу по созданию иконы. Тогда я не могла понять, что моя любовь к Аверкаму Хендрику, Питеру де Хоху, Яну Вермееру перекликается с тем, что я делаю сейчас.

Сергею Новицкому принадлежит огромная роль в моём становлении. Восхищаюсь этим художником, воспоминаниями о нём согреваюсь. Мы познакомились, когда мне было двадцать восемь. Благодаря Новицкому я как личность начала развиваться в правильном русле. До этого я была слабой и боязливой. Находясь под его опекой, я стала решительнее, поняла, что нет ничего такого, что я не смогу.

Теперь сама

Это произошло в период сотрудничества с Новицким в его мастерской. Я работала над небольшими картинами в духе голландских живописцев, а Сергей Николаевич писал икону Рождества Христова. Я смотрела тогда и думала: как это интересно, как здорово – работать детально. Я чувствовала, что мне обязательно нужно попробовать. Ко всему прочему, при мне реставрировались старые иконы. И я решилась: заказала доску и мы вдвоём параллельно написали по иконе.

Я писала Иверскую икону Божией Матери, которую выбрал для меня Сергей Николаевич. Работала над ней в течение месяца и получала от этого колоссальное удовольствие. На ней было очень много орнаментов, я старательно всё прописывала. Сейчас я сделала бы иначе, но тогда она мне понравилась и я подумала, что хотела бы писать ещё и учиться этому.

Я закончила икону, когда моего учителя уже не было в живых. В тот момент я чувствовала профессиональную самодостаточность, уверенность в уровне мастерства.

В написании икон я взяла паузу. Рисовала картины. На протяжении полугода или года ездила в Прагу, там выставляла и успешно продавала работы. Но однажды я поняла – хватит. Всё это меня опустошало и казалось каким-то чужим.

Так получилось, что я познакомилась с человеком, который кардинально изменил мою жизнь. Снова случайно, хотя на самом деле нет. Я как-то думала об этом и поняла, что сама подсознательно делаю всё необходимое для появления в моей жизни неслучайных людей.

История была такая. Мой отец – верующий. Как-то он решил закрепить свои знания и пошёл на катехизаторские курсы при соборе. Познакомился там с Мариной – очень интересной девушкой, которая удочерила ребёнка. Отец много рассказывал мне о том, какой она настоящий человек.

В то время я как раз собиралась крестить сына, но предполагаемая крёстная уехала, и все планы рухнули. Тогда-то я и решила, что крёстной мамой станет верующий человек, пусть даже незнакомый. Кроме Марины предложить было некому, и я решилась. Она смутилась, но всё же дала согласие. Мы встретились, долго разговаривали и поняли, что очень близки по духу. Сейчас мы лучшие подруги.

И вот как-то Марина звонит и предлагает мне написать икону Августовской Божией Матери для нового прихода в Барановичах. Я никогда не отказываюсь от предложений, и в этот раз не изменила себе. Думаю, настоятель прихода, отец Евгений, немного рисковал, доверив дело новичку, но в итоге икона всем понравилась. Мне рассказывали, что владыка Артемий, большой критик в этом деле, хорошо отозвался о моей иконе. Так началось сотрудничество. Я стала писать иконы одну за другой. Теперь их скопилось очень много. Пока строительство не началось, иконы просто выносятся в поле, и люди молятся под открытым небом.

Пазлы

Когда начала водить сына в воскресную школу, тоже встретила хороших людей. Новая знакомая узнала, что я пишу иконы, и решила заказать одну, чтобы пожертвовать в храм. Сначала мы решили, что отдадим икону в Никольский, но почему-то передумали и пришли в собор, к настоятелю отцу Александру Ноздрину. Нужно сказать, что священники довольно скептически относятся к новым иконописцам – право писать нужно ещё заслужить. И тем не менее отец Александр предложил мне открыть иконописную студию. Я не сразу согласилась, ведь знала, что это очень ответственно, и совершенно не понимала, как справлюсь.

Пока я не дала ответ, мы делали икону в Ольгинский храм. Отец Александр пожелал, чтобы это была мозаика. Никогда не пробовала делать мозаики. Во-первых, это очень сложно, во-вторых, нужны специальные инструменты и знания. Но я рискнула.

Подняла пласты литературы, перекопала интернет в поисках нужной информации. Советовалась со своим преподавателем из колледжа, скульптором Владимиром Теребуном. Я поехала к нему в Минск, мы долго беседовали, он раскрыл мне некоторые секреты, помог с покупкой необходимых инструментов.

Работа была увлекательной. В процессе мне даже приходилось придумывать свои технологии. Я закончила работу, которая позволила сделать прорыв в творчестве. Сейчас многие знакомые и прихожане говорят, что настолько привыкли к мозаике, будто она была там всегда.

Только теперь я позвонила отцу Александру и сказала, что согласна открыть студию. Понимала, что я совершенно не педагог. Для меня привычней работать в одиночестве, пребывая в собственном мире. Все художники такие: любят проводить время наедине с собой.

Как и обо всех своих решениях, об этом я тоже ни разу не пожалела. Снова получила колоссальный опыт, который вряд ли был бы мне доступен где-то ещё. Понятно, что всё это трудно: постоянные нервные потрясения, борьба с самой собой. Проще сидеть в тихом болотце, но когда ты преодолеваешь трудности, это очень закаляет.

|

Любимый иконописный образ?

Троица.

Какую икону вы бы никогда не взялись писать?

Нет такой. Я могу взяться за любую.

Самый сложный и важный этап работы над иконой?

Сделать рисунок, составить композицию, прописать лики и руки.

Ваш любимый цвет в иконописи?

Бордовый.

Икона, с которой связаны важные события в вашей жизни?

Августовская.

Любимый художник-иконописец?

Виктор Довнар.

Слово, с которым вы ассоциируете иконопись?

Свет.

 Традиции или творчество?

Традиции.
|

Про «я могу»

Главное – просто и доступно объяснять, быть грамотным в том, что ты делаешь. Обязательно нужно слышать ученика. Спрашивать его и себя: «Как будет лучше? Как легче?»

Я чувствую детей. Они мне очень доверяют. Я для них друг, поэтому они мне легко говорят, что у них не получается, чего хочется – говорят всё. И это упрощает работу.

К каждому ребёнку нужно отдельно подойти и показать. Я всегда беру руку ребёнка в свою и объясняю, как водить линии, с какой силой нужно нажать. За счёт этого возникает ещё и определенная душевная связь между тобой и учеником. Ребёнок ничего не боится. У нас с детьми, кстати, есть девиз: не бояться, ведь нет ничего невозможного. И я на собственном опыте это испытала. Я могу всё: делать мозаику, писать иконы. Не могу только того, что требует физической силы, большей, чем я обладаю.

Вообще, я считаю, что талант можно раскрыть только в процессе труда. Невозможно ничего не делая выяснить: «Ах, я, оказывается, гениальный художник».

Нет такого человека, у которого бы не получилось. Я всегда говорю: если есть лень – не будет никакого результата. И у меня дети знают, что нужно вложить в икону всю душу. Наша работа – долгоиграющая. Невозможно её сделать быстро. И в этом есть определённая польза: дети успевают сродниться с иконой, свыкнуться, принести домой, посмотреть на неё издалека. Они начинают так любить её, что в конце концов понимают – «я могу».

Язык Церкви

Язык Церкви – это икона. Благодаря ей иконописец через себя пропускает другую личность. Создание иконы – очень долгий процесс. В это время ты задумываешься о невероятном количестве вещей: о душевных и религиозных вопросах, о себе и своей жизни, и, конечно же, о том образе, с которым работаешь. В процессе написания ты наиболее близок к Богу. Может, даже ближе, чем священник, который ведёт сравнительно недлинную службу.

Икона и молитва неразрывны. Настоящий иконописец постоянно пребывает в молитве: до, во время и после работы. Иной раз ловишь себя на мысли, что пока пишешь серьёзные работы, ты, сам того не осознавая, повторяешь какую-то молитву или напеваешь «Символ Веры». Я не раз себя ловила на этом. Думаю, это присуще всем, кто занимается своим делом.

Вряд ли, конечно, это характерно для детей. И самостоятельно ребёнок к этому не придёт. Это может быть на уровне попыток, по-детски наивно и непосредственно. Детей нужно направлять. Если тебе подсказывают, куда идти, это здорово.

Стать ребёнком

В иконописи важно, как преподаватель подаст ту мысль, которая нужна ребёнку в конкретный момент. Нужно стать на один уровень, почувствовать себя ребёнком, чтобы заинтересовать его и объяснить серьёзные вещи.

За эти два года я пришла к выводу, что мне необычайно повезло. Конечно, иконописцы работают над собой, пишут иконы, но это всё не то... Я вижу, что дети учат меня. Вот я составила план, но начинается занятие, и, как ни странно, дети его контролируют, а я подстраиваюсь под них. Дети сами выбирают икону, которую хотят писать, а я соглашаюсь. К тому же ребята, которые у нас занимаются, какие-то особенные.

Приходят очень интересные, талантливые дети. Среди них есть и воцерковлённые, и те, кто бывает в храме раз в год. Но это не имеет значения: все они добрые, открытые, искренние. Некоторые никогда не брали в руки кисточку, не занимались в художественных школах. Но порой то, какие вопросы они задают, как размышляют, меня удивляет и приводит в восторг.

Каноны и Творчество

Творческое начало присутствует в любом иконописце. Человек живой, он не компьютер и в любом случае привнесёт в работу что-то своё. Я считаю, это прекрасно. Конечно, иконописец не сможет уйти от церковных канонов, но если он покажет свои линии, это только плюс. Иконопись не предполагает полного отказа от проявлений творческой индивидуальности: в каждой работе чувствуется почерк. Но если во всем стараться показать свое «я» – это уже живопись, а не икона. Нужен контроль над собой. Не может быть «я так вижу». Гордыня вообще неуместна. Как и тщеславие. Обуздать своё «я» помогает молитва.