АДРИАН ГУСЕЙНОВ, ЧЕТЫРЕ ЛЮБИМЫЕ ТЕМЫ И ОДНА ХЕВСУРСКАЯ ШАПКА

Продолжим: подмосковное Плёсково, полудождь-полутуман, лавочка, застеленная синим пледом, Адриан без пальто, я в двух пальто и в двух ботинках. И это, между прочим, очень важно – не так уж много людей ходит по Москве в конце ноября в ботинках. Кое-что ещё более важно: у нас катастрофически мало времени. Так что пока не пришёл мой единственный московский автобус, давайте слушать нашего героя, иначе неизвестный коварный водитель скоро лишит нас приятного общества.

НАЧНЁМ С ГЛАВНОГО

– Все интервью с вами делятся, как правило, на три, максимум на четыре части: музыка, школа, флешмобы и, может быть, ещё Бог. И, в общем-то, мы тоже сделаем так. Но что бы вы хотели добавить в эту схему? Может, сейчас есть что-то, что вы считаете важным? Что-то, что хотелось бы сказать?

– Готов говорить обо всём. У вас есть какие-нибудь нелепые вопросы? Давайте.

– Есть. Откуда у вас концертная шапка?

– Мне батюшка привёз из Абхазии. Это традиционный хевсурский головной убор, который мужчины надевают, становясь на домашнюю молитву, или по дороге в храм. Это часть христианской истории народа. Мне она как-то пришлась по душе. Хорошая? (Улыбается.)

– Определённо!
 

ЕЩЁ НЕ ЛИТУРГИЯ, УЖЕ НЕ ФОЛК

– При всём разнообразии славянского фолка складывается впечатление, что в нашем народном творчестве практически нет музыкальных традиций, связанных с религией. У евреев они есть, у сербов тоже. Есть популярные не богослужебные песни, которые, тем не менее, о Боге, считалки для детей, повествующие о библейских событиях. Почему у нас с этим так сложно?

– Вот в чём я уверен.

Не имея в себе ни капли славянской крови, свидетельствую, что ни у одного народа так ожесточённо не выкорчёвывали народную духовную культуру, как у русского. Имею в виду и украинский, и белорусский – я не разделяю эти понятия.

Речь идёт обо всём, что принесла нам революция.

В Сербии, в Грузии сохранились такие песнопения, а вот почему-то у русских уничтожали не то что веру, а вообще народную культуру. Делалось это сознательно, остервенело, очень жёстко. Откуда такая бешеная ненависть? Мне кажется, это что-то инфернальное, поскольку в основе нашей культуры лежат христианские, духовные понятия. Василий Ирзабеков, например, открывает этот момент, доказывая, что сам русский язык основан на Евангелии.

– А вы что-нибудь находите из того, что вот так утеряно? Из русского.

– Мы начали с сербской культуры, потому что она лучше сохранилась, да и просто нас вдохновила. В то же время наполняем наши программы русским духовным фольклором, потому что, видит Бог, нам это нравится не меньше сербских песен. Мы поём более чем на десяти языках, но русский, конечно, нам ближе всего. Наша цель в том и заключается, чтобы доставать эти вещи и делать их популярными. Чтобы молодёжь запела…Наши песни поют уже, это удивительно и радостно. Что бы там ни говорили, всё равно духовное возрождение идёт.

– Чем отличаются друг от друга сербские, русские, другие канты?

– В сербских народных духовных кантах много жизнерадостного и восхваляющего. Русская духовная культура более покаянная, если не считать колядок, большей частью о памяти смертной: «Ах, душа, куда ты пошла?…» – в таком стиле.

Нам же хочется песнями духовно ободрять людей.

– «Грешный человече»…

– Да, но там всё-таки жизнеутверждающее содержание – песня о человеке, который презрел всё земное. Встречаются ещё более покаянные контексты. Как-то у нас был проект с одной певицей – «Песни о смерти». И в нашем духовном фольклоре их оказалось столько, что можно было только русское и петь. Но у нас же и так сейчас многие в унынии находятся, а мне хочется сказать: «Ну проснитесь! С нами такой Бог, чего бояться-то?» Поэтому пока стараемся петь радостное. Хотя, может, и сделать диск «великопостный»… Но я боюсь, что это получится такой мрачняк! Мы ведь ещё и инструменталкой усиливаем эффект. При этом хочу подчеркнуть, что речь не идёт о принижении важности покаяния, упаси Бог!

– Вообще, это слово «канты»... Оно мне напоминает слово «литератор» – ещё не писатель, но что-то пишет. Или разницу между словами «искусство» и «креатив». Вас устраивает это слово?

– Нет. Оно в обиходе, поэтому я его иногда использую, но слово «канты» мне не нравится по звучанию. Это как слово «флешмоб»: мы долго бились над тем, чтобы найти русский синоним, но не нашли. Причём, привлекая специалистов, не нашли, а потом подумали – да пусть. Как такой миссионерский приёмчик оставили. Импортное слово, завлекающее.

– Поговорим о находках. Как это происходит? Как ищете канты? Где?

– Они удивительным образом приходят сами. Конечно, я в интернете многое нахожу, у меня есть записи с экспедиций – копаюсь в этом, но сейчас, когда мы стали более или менее известны, нам присылают тексты. Уже зная наш стиль, часто попадают в десятку. А так с 1994 года я пою в церковном хоре и, конечно, с тех пор накопился багаж таких песен. То, что мы записали за два года – это хиты, что называется. У меня не было цели штамповать музыку. Пока есть два альбома, а сейчас уже думаю о третьем.

– Что должен знать человек, который захочет заниматься тем же, чем и вы?

– Будучи музыкально одарённым, ему нужно любить духовную культуру и заниматься этим как служением Богу. Не нужно «ремеслухи».

– А вы сами какие канты любите больше всего?

– В первую очередь русские и сербские. Грузинские очень люблю, у болгар очень красивые вещи бывают, но всё-таки у сербов покруче. По содержанию, пожалуй, русские и сербские на первом месте.

– Почему?

– Они дополняют друг друга: одни «каются», другие прославляют. Я же человек русской культуры, мне это ближе. Если уж совсем честно, то для меня на первом месте стоит русская культура. Дорожу дружбой с такими великолепными музыкантами, как Сергей Старостин, Дмитрий Парамонов. Это ходячие музеи, которые играют на древних инструментах, знают очень много. Когда их слушаю, ещё раз убеждаюсь в своих предпочтениях.

– У людей искусства, особенно православных, может появляться чувство, что их труд бессмысленный или несёт не так много пользы, как труд других. С вами такое бывает?

– Знаете, у меня что бывает? Есть такая жуткая штука – перфекционизм. Ты постоянно находишь изъяны ,и это не даёт покоя. Бывает, человек стоит даже на грани неврастении. Безусловно, это от гордыни, я по себе знаю. Сначала сожалеешь о том, что мог сделать лучше, но не сделал, а потом маятник: «Куда я полез? Что я о себе возомнил?» А это уже страхи.

– И что делать?

– Смиряться. Надо вспомнить о том, что без Бога ты не сделал бы ничего совсем, «проснуться» и спросить себя:«Ты думал, что действительно что-то сам из себя представляешь?» И тут Господь говорит: «Пра-авильно!» и посылает утешение.(Улыбается.)

– Создаётся впечатление, что ваша музыка – это такие интеллектуальные эмоции. Как думаете, это присуще фолку вообще или именно духовным кантам? 

– Это касается больше духовных кантов, потому что фолк может подразумевать обычное веселье. Однажды мы выступали на празднике, и архимандрит Савва (Тутунов) – строгий ценитель церковного искусства, – представляя нас, сказал, что мы исполняем «паралитургическую музыку». Окололитургическую, иначе говоря. Я тогда удивился, но позже понял – что-то в этом есть. Мои друзья-актёры спрашивали: «Чего ты эмоций не добавляешь, выразительно не поёшь?» И я объяснял, что это не песни о родине или свадьбе – это духовное. Как в храме нельзя читать с эмоциями, чтобы легло на душу каждому, так нельзя эмоциональничать и в этой традиции. Мы имеем право на чувства, и мы выражаем их с помощью звука, но не эмоций. В этом смысле, если иметь ввиду ещё и содержание, наша музыка действительно паралитургическая.

Ещё понял это по эффекту, который производит наше творчество. Видит Бог, сейчас не хвалюсь – сам диву даюсь. Наши альбомы живут своей жизнью. Нам периодически пишут с разных концов света о том, что мы вытащили человека из депрессии или помогли понять что-то важное. Слушают от младенцев до пожилых людей. Господь заложил в музыку какой-то заряд. Понимаю, что мы имеем минимальное отношение к этому эффекту. Видимо, нам просто удалось сделать что-то правильное.

– Можно ли в этом контексте говорить о миссионерстве?

– Мы избегаем этого заявления и не считаем себя миссионерами, но, обнаруживая миссионерский эффект, воздаём благодарение Богу!

– А те, которые считают себя миссионерами, как думаете, правильно делают? В том случае, если я пою, танцую и говорю, что я миссионер.

– Всё по плодам. Вообще в последнее время я склонен поддерживать всех, кто делает что-либо доброе. Но хорошо делает – не тяп-ляп. Поддерживаю, потому что тех, кто что-то делает, очень мало, в отличие от всевозможных «аналитиков». Главное, чтобы это было не пошло, не ради своего имени что-то этакое отчебучить, а сделать полезное ради Бога.

– Вас чаще приглашают выступать или вы сами устраиваете концерты?

– Нас всегда приглашают. Если нам захочется, то можно, конечно, и специально сделать концерт. Но у нас выработался стиль, который нам очень нравится: мы выступаем не за билеты. Со зрителей деньги не берём, нас приглашают, оплачивают выступление, а для зрителя оно бесплатное, и нас это устраивает. За билеты мы пока не пробовали и, честно говоря, не хотелось бы переходить на эту систему. Надо будет считать, бухгалтера вмешивать– это бытовуха, которой не хочется.

ПРОТИВ ГОПНИЧЕСТВА

– Однажды вы сказали: «Я работаю Адрианом в школе». Что это значит? Для чего нужна эта роль?

– Почти с самого основания школы, я участвовал в выстраивании её внутренней жизни. Разные ступени прошёл. Стал здесь и старожилом, и заводилой одновременно. У нас с ребятами складываются доверительные отношения… В общем, получилось так, что я оказался нужен нашей школе. Она без меня обойдётся, конечно, но это будет уже немножко другая школа. Это факт. Исполняю роль неотъемлемой декорации. Поэтому да, я работаю Адрианом, мне дали карт-бланш – делаю что хочу. В хорошем смысле, конечно.(Улыбается.)

Разумеется, у меня есть задачи, например профилактика конфликтных ситуаций: вычленять из группы тех, кому плохо, помогать им, разрешать проблемы. Не имею ни психологического, ни педагогического образования, это просто опыт. Моя официальная должность – «куратор по духовно-нравственному воспитанию»,просто так назвали. Было время, когда переименовали в «социального педагога», просто чтобы мне не «принцем датским» быть, а потом оказалось, что это подразумевает под собой наличие специального образования, так что решили, что буду куратором. Это административная должность, так что меня устраивает.

В 11-м классе преподаю Закон Божий. На самом деле к концу 10-го весь необходимый курс предмета пройден, и мне дают ребят уже для того, чтобы я готовил их к полемике с инославными и иноверными. В какой-то момент мы обнаружили, что ученики знают Закон Божий, но они, во-первых, плохо знакомы с другими религиями, во-вторых, не готовы к полемике – не готовы отстаивать свою веру, когда им приводят заковыристые аргументы. А это очень хорошо делают молодые мусульмане и протестанты.

– Вы учите детей отвечать на вызовы других конфессий, тем не менее у христиан есть такая, на мой взгляд, болезнь – желание влиять. Они становятся навязчивыми, бескомпромиссными, делят всё и всех на белое и чёрное. Что вы делаете для того, чтобы эти дискуссии были адекватны?

– Объясняю: достаточно, чтобы увидели, что вы в теме. На фоне торжествующей поверхностности, если люди увидят, что ты хорошо владеешь темой, сразу заинтересуются твоей точкой зрения. Ещё одно необходимое условие – мудро вести полемику, с любовью. Иначе это будет православное гопничество. Ненавижу религиозное гопничество...

– Расскажите о своей концепции преподавания. Основные пункты.

– Сначала я даю азы нашего представления о Боге – триединство Троицы и двуприродность во Христе, мы это разбираем подробно. Потом провожу семь уроков по семи Вселенским Соборам, потому что там затрагиваются многие полемические вопросы.

А после этого я прихожу на каждый урок в образе какого-либо оппонента и начинаю громить их веру. Захожу, например, как старообрядец с двумя перстами, начинаю осуждать троеперстие и так далее. Не просто обзываюсь, а концептуально предъявляю претензии. Часто говорю о том, чего мы не проходили, и если у учеников рождается правильный ответ, это вызывает общий восторг. Но это сложно, и когда я ставлю ребят в тупик, им кажется, что вера провалена, и оппоненты торжествуют – я даю «ключик». В момент катарсиса «дверь» вдруг открывается, и они понимают, как нужно было действовать.

– И вопрос, который ставит всех в тупик…

– Например, в роли атеиста я говорю: «Вот вы балаболы православные, потому что утверждаете, что прошло 2015 лет от Рождества Христова. Но уже исторически доказано, что император Август, затеявший перепись населения, при которой родился Христос, умер за четыре года до её начала – 2019 лет назад». А ответ на это очень простой: всё дело в календаре, который нам навязал Пётр I. Эта система летоисчисления была предложена на западе монахом Дионисием Малым и содержала в себе ошибкув8лет. Тем не менее указом русского императора предписывалось 1 января 7208 года считать 1 января 1700 года. Согласно этому календарю Христос родился в 5508 году от сотворения мира. А наш прежний календарь гласит, что Христос родился в 5500 году. Вот, соответственно, по церковному учению сейчас 2023 год от Рождества Христова. У нас всё правильно.

– А люди, которые стали вашими педагогами, кто они? Чему научили так, что хватает на всю жизнь?

– Конечно, это мой покойный духовный отец– иерей Андрей. Это покойный владыка Алексий (Фролов), которому я посвятил «Рождественский альбом».

Только отец Андрей, наверное, мог привести меня ко Христу, потому что я был ещё тот крендель, считающий, что «сам с усам». Безмерно ему благодарен.

Батюшка был интеллектуал, мог ответить на те вопросы, которые часто задавали люди моего поколения – все, кто родился в Советском Союзе и в начале 90-х искал Бога. Про батюшку книгу можно писать, и даже его смерть – последний урок. Он говорил: «Даже если падаешь духовно, падай в сторону Бога». А когда батюшку нашли уже бездыханным, он лежал головой на Восток. Умирая, он в буквальном смысле распростёрся в сторону Бога. Это меня тронуло тогда до слёз…

А владыка Алексий – это удивительный, исключительный архиерей. Когда я присутствовал на богослужениях, которые он вёл, то всем существом понимал, что такое «епископ – образ Христа». Просто, что называется, шкурой это чувствовал – не потому что он корчил из себя кого-то, а потому что Господь являл. Это было удивительно!

Очень боюсь их подвести в своей жизни. Заряд, который они дали, бесценен.

– А дети чему вас научили?

– Во-первых, искренности. Надеюсь, научили меня любить. Мне, наверно, за педагогическую деятельность в Царствии Небесном награды не будет, потому что много любви получаю от них уже здесь.

– Школа без *** – не школа. Без чего?

– Без воспитания.

– Что самое дорогое в преподавании для вас?

– Видеть, как человек духовно раскрывается.

– Куда в основном поступают после окончания православной школы?

– Многие поступают в православные ВУЗы, но большинство в светские. В семинарию реже. Священство – это вообще такой спецназ духовный. Уверен, что перед тем, как идти в семинарию, парень должен отслужить в армии или получить высшее образование. Даже не с точки зрения приобретения знаний, а чтобы проверить себя, свою настроенность на этот путь и повзрослеть. Но бывают и такие особенные души, которым можно сразу в семинарию – видишь, что у него всё осознанно, он горит, готов служить.

– Почему вы так аккуратно говорите об идее курсов по боевым искусствам в школе? Хорошая же идея. Ведь есть масса спортивных секций для детей, и никто даже не думает говорить об этом с опаской и оговоркой: мол это не для драки, а для защиты.

– Почему аккуратно? Наоборот, я, будучи в трезвом уме и твёрдой памяти, говорю, что каждый православный мальчик обязан заниматься боевым искусством, если у него нет серьёзных медицинских ограничений. Каждый мальчик должен уметь драться. Хотел бы, чтобы занятия боевыми искусствами было обязательным условием нахождения в пансионе. К сожалению, мне это пока здесь не удаётся организовать – не все родители согласны. Особенно для мам это бывает проблемой: а вдруг сыночек фингал получит? При этом они не понимают, что даже вторую щёку надо подставить не потому, что ты обделался от страха. Ты знаешь, что способен локтём голову снести, но ты христианин, поэтому можешь подставить вторую щёку.

Кроме этого спорт и особенно единоборства, помогают пережить подростковые трудности. Вся моя юность была под знаменем карате. Мне нравилась эта эстетика, и когда ещё в моей жизни не было православия, она мне очень помогла. Прямо жил этим тогда. Мы не молились, конечно, языческим богам, но кимоно, татами, зал, поклоны – всё это меня собирало, дисциплинировало. Очень благодарен этому периоду жизни.

– Вы как-то сказали о том, что тема чести и благородства стимулирует детей к тому, чтобы становиться лучше. То есть самый важный аргумент для ребёнка – взывание к достоинству, а не, скажем, предупреждение о том, что поступок грешен. Расскажите, почему.

– Когда ещё владыка Алексий участвовал в жизни школы, он запретил упрекать детей православием. Теперь это наше правило. Не нужно говорить: «Ты же православный, как ты мог?» Христианство должно быть над всем этим, оно должно покрывать. Речь надо вести о чести, о благородстве. Когда кто-то из ребят плохо себя поведёт по отношению к девочке, надо сказать: «Ты же мужчина, зачем ты это сделал? Это же настолько неблагородно!» Это работает, потому что это понятней.

Кураев, кажется, говорил о том, что прежде чем обожиться, надо сначала очеловечиться. Следующий этап наступает, когда ты понимаешь, что грех – это не когда тебе с неба дадут палкой по башке, а когда ты сам себе наносишь рану. Не «ты обязан», а«тебе это нужно». Но это всё бывает позже.

– Из вашего интервью: «Схемы работают, но должны быть личности». Значит ли это, что личность – это то, что нарушает схему?

– Это то, что наполняет её, – необходимое топливо.

– Что преподавателю делать с собой, чтобы быть личностью?

– Обязательно призывать помощь Божью. У меня есть свой секрет: когда я берусь за работу, всегда говорю: «Господи, я тупой, я обязательно ошибусь, я сделаю всё не так, поэтому Ты, пожалуйста, мне помоги». Более того – могу ещё и вред нанести. Я сейчас утрирую, но смыслв том, чтобы быть в сотрудничестве с Богом. Это раз. Во-вторых, не бояться попасть в нелепое положение, быть искренним. Ну и обязательно любить детей и свой предмет.

ЗА «ХОРОШО»

– Флешмобы – это, в общем-то, приятно, но по большому счёту, в чём их смысл? Не будет ли это похоже на историю с «я Шарли»?

– Будет, если это делать ради эпатажа или ради себя. Мы это сделали просто от души. Даже сейчас, когда пересматриваю, мне кажется, что у нас получилось без самолюбования. Это попытка поделиться радостью с окружающими, вот и всё.

Хотелосьподвигнуть молодёжь, и вот многие уже делают флешмобы. Правда, были и такие…флешмоб заканчивается, вдруг выходит протоиерей и говорит: «Этот флешмоб был поздравлением от владыки такого-то». Что за канцелярщина церковная? Или другие: вышли со свечками, надели платки, начали молиться. Вы пришли порадовать людей – или показать, что и в торговом центре тоже помолитесь? Но, с другой стороны, без ошибок не бывает.

– Что нужно, чтобы всё прошло удачно? Необходимые моменты и то, чего нельзя допускать.

– Надо обязательно всё продумать. У меня даже инструкция дома есть, потому что часто просят помочь. Очень важно, чтобы у людей был настрой. Для картинки хорошо, если все оденутся в цветастые одежды.

Очень важно не проявлять церковность –без платков и кадил, потому что мы не выходим с богослужением, мы с радостью выходим.

Нужно технически подготовиться: определить точки съёмок, хорошо смонтировать. Важно всё делать хорошо. И петь радостно, а не с мыслью: «Ой, а нас не побьют?»

– Флешмоб заразителен? Часто подключаются люди с улицы?

–Здесь надо понять, что мы не являемся профессиональными флешмоберами, поэтому сложно говорить о каких-то законах. В то же время на двух наших флешмобах люди подключались – подпевали, приветствовали. Главное, делать это не через силу, не через зажатость, а от души. Тогда цепляет.

– Вы часто видите зажатость у православных?

– Да! Конечно. Понятно, что русская культура, в хорошем смысле, стыдлива. Но зажатости происходят от страхов.

Помните, как Господь говорит в Евангелие:«Мы играли вам на свирели, и вы не плясали; мы пели вам плачевные песни, и вы не плакали»? Вот и здесь нужно просто понять, что есть время радоваться от души. Это наша земля, наш праздник, и мы делимся радостью о нём. Надо объяснить человеку, что мы таким образом ничего плохого не делаем – комбинацию мыслей правильно выстроить. А зажатостей хватает, но это преодолимо. Ничего страшного. Главное, чтоб не в ущерб совестливости.

Ещё надо понять, что лучше никак, чем как-нибудь. Понять, что в этот момент ты несёшь ответственность за образ Церкви, за народ, и поэтому нужно выложиться по максимуму. Думать о Боге, а не о себе и своих комплексах.

ПЯТАЯ ТЕМА

– Мы говорили про музыку, преподавание, флешмобы, и всё-таки: что вы делаете лучше всего? Самый полный из даров Господа...

– Ну, полный вряд ли, но, может быть, то, что мне интересны люди, и это не только потому, что человек сам по себе интересен.

Ты встречаешь человека и понимаешь, что перед тобой тайна. Митрополит Антоний Сурожский называл это «таинством ближнего».Интересно, зачем Господь послал тебе эту встречу, зачем Он свёл нас вэтой жизни? Что Господь от меня ждёт? Хочет, чтобы я помог человеку, или чтобы научился от него? Что нужно тебе отдать или впитать – вот это интересно.

– То, что в пределах страны мы могли бы назвать «национальной идеей», в пределах человека пусть будет «личностной идеей». Ваша «личностная идея», она какая?

– Служение.

– Что это значит?

– Любовь к Богу и ближним, наполнять всё высшим смыслом и стараться делать мир лучше.

– И лучший способ найти эту идею...

– Надо осознать одну простую мысль: меня любит Тот, Кто создал всю вселенную. Он Творец, Он Вседержитель. И Он меня любит больше, чем я себя люблю. Если это понять, то найдёшь такой источник вдохновения, творчества, любви и храбрости! Ты будешь просыпаться и думать: «Что Господь пошлёт мне в этот день? Чем Он сегодня меня умудрит?» Тогда жизнь станет потрясающе интересной! Да, это не избавит от проблем и испытаний, но будет бодрящая осознанность в разрешении этих задач.

В сердцевине твоей жизни будет Бог. Когда в центре жизни суета – это беда. Когда в центре ты сам – это центр без любви, а когда там Бог, то ты понимаешь, что Он и есть Центр, Он – Смысл. Ты понимаешь, что твоя реализация именно в соединении с Творцом. И какие тогда сомнения?! Наоборот, духовно собираешься и понимаешь, что молитва и покаяние действительно приближают к Богу.

Если православные охладевают, начинаются проблемы. И вот уже слышно: стрессы, панические атаки, депрессия… Святые говорят, что мелкие неисповеданные грехи сплетаются в сеть уныния. В общем: «Без Бога не до порога»!