ВЕРА И ПИАНИСТ

Моя верующая бабушка даже в те атеистические годы ходила в храм и иногда брала меня с собой. В детстве кафедральный собор казался огромным. Он долго не реставрировался и производил на меня впечатление таинственное и даже жутковатое.

Родители тоже были верующие. Отец когда-то был пономарём и собирался поступать в семинарию. Но, как младший ребёнок в семье, должен был остаться с родителями. Он входил в церковный совет, несмотря на то что был преподавателем Гродненского Государственного сельскохозяйственного института. Мои детские воспоминания о православных традициях обрывочные, но чёткие. Помню икону Христа Спасителя, которая стояла у нас на подоконнике, помню как бабушка часто приходила из храма с зажжённой свечёй.

Так или иначе, к христианству я всегда был небезразличен. Вернувшись после окончания Белорусской Государственной консерватории из Минска в Гродно в 1989 году, я пришёл петь в хор кафедрального собора. Тогда многие музыканты шли петь в храмы. В стране уже назревал кризис, до развала Союза оставалось всего два года. Чувствовалось веяние свободы, которую уже невозможно было удержать. У многих, в том числе и у меня, появился интерес к вере. Он зиждился на извечных вопросах: «Кто я такой?», «Откуда мои предки?» и «Почему они верили?». Наверное, у человека, получившего образование, эти вопросы должны возникнуть неизбежно. Когда узнаёшь, что православие исповедовали многие выдающиеся люди – доктора наук, профессора, дожившие до седин, – понимаешь, что это не случайно. Ведь они всегда всё осмысливали. Значит, можно опереться и на их духовный опыт.

На моём жизненном пути встретился тогда настоятель храма митрофорный протоиерей отец Владимир Урлик. Мы часто разговаривали о вере, но с его стороны никогда не было поучений, которые перегибали бы палку.

У меня как музыканта самый большой интерес вызывала православная хоровая культура. Разумеется, православное богослужение немыслимо без акапельного хорового пения, это лучшее украшение – диадема Литургии Православной Церкви. Когда у нашего государства появилась независимость, я задался вопросом: а есть ли у нас национальные композиторы, которые творили для Церкви? Я искал, интересовался, и впоследствии стал узнавать, что почти все русские композиторы, которых мы изучаем по программе музыкальной литературы, были православными и создавали шедевры на основе православной хоровой музыки.

Дополнением ко всему стало и создание камерного хора православной церковной музыки «Дойлідства». Он возник в 1989 году и просуществовал около двадцати лет. Хор исполнял самые прекрасные образцы православной музыки. Открывал, возрождал и «рекламировал» то, что было почти утрачено. На этой ниве коллектив сделал очень много, своим пением привлекая людей к Церкви и заставляя задуматься.

И в 1992 мы с хором отправились в Гайновку на Международный фестиваль церковной музыки «Гайновка 92». Это была первая серьёзная презентация коллектива. Это была в большей степени светская затея, но Церковь оказала нам поддержку. Было очень тяжело пробиться на фестиваль. Я ездил в Жировичский монастырь, познакомился с владыкой Филаретом. Он тогда спонсировал костюмы для нашего коллектива, договорился о нашем участии в этом фестивале с владыкой Саввой, архиепископом Белостоцким и Гданьским. Мы стали лауреатами третьей премии. Начались взаимные контакты по поиску и исследованию певческой православной литературы. В Беларуси в те годы её было не достать, но многие сборники издавались в Лондоне, и вот через общение с коллегами шедевры удалось возвратить на родину.

После Гайновки возникла мысль о создании фестиваля в Гродно. Я, собственно, посмотрел на Гайновку: маленький городок – где-то до 30 000 человек. При этом там построили совершенно уникальный храм, архитектура которого объединяет в себе традиции и новшества. Вот и подумалось, ну почему там могут, а у нас, в Гродно, – нет? И храмы, и традиции нужно просто потихонечку возрождать. Например, организовав такой же фестиваль. Мысль озвучили. Часто такие вещи не находили поддержки, можно было услышать: «Да ты сумасшедший!» Но именно благодаря сумасшедшим идеям реализовывались проекты.

Здесь единомышленником стал мой друг, а ныне секретарь епархиального управления, настоятель храма в честь Собора Всех Белорусских Святых, митрофорный протоиерей Анатолий Ненартович. Он подхватил эту идею ещё тогда, будучи молодым священнослужителем. Для того чтобы набраться опыта, мы поехали в Гайновку. Хотелось понять структуру изнутри, однако диалога с директором не вышло. Зато нас любезно принял и помог нам настоятель кафедрального собора в Гайновке, отец Михаим Негеревич. В Гродно многие наши идеи были услышаны, и к столетию возрождения Гродненской епархии мы решились провести пробный фестиваль. Назвали его «Фестиваль православных песнопений Гродненской епархии». Сразу образовался такой порядок: сначала отборы по благочиниям, а потом заключительный тур – выступление в Гродно. Всё это нужно было успеть за день. Была суббота, коллективы приезжали в городской дом культуры. Помню, как от руки заполняли дипломы, о чём-то долго спорили. А ещё помню, как мы упрашивали отца Александра Шашкова выходить на сцену, чтобы он заполнял паузы духовной беседой. Так наладился фестиваль, который сегодня стал украшением облика Гродненской епархии. Сейчас я с большой благодарностью взираю в сторону владыки Артемия, который, не будучи музыкантом, понимал значимость мероприятия и благословил его.

Однако пребывание в церкви не является показателем веры. Первые годы в храме мне было очень тяжело удержать внимание, постоянно что-то отвлекало, Литургия казалась невыносимо долгой. Теперь мне, наоборот, кажется, что она очень непродолжительная.

Причащаться я стал только после тридцати. Я понял, что это необходимо. Что случилось? Ничего не случилось, я просто к этому шёл и наконец-то пришёл. Человек не может просто так приходить, причащаться и исповедоваться: ты принимаешь осознанное решение. Во многом это произошло благодаря общине.

Середина девяностых стала для меня переломным моментом. А в 1999-м был наш первый крестный ход от Коложи к месту строительства храма. Мы несли крест, который установлен сейчас перед входом в храм. Этот было очень символично. Я вспоминаю рассказы о том, как раньше создавали монастырь: опускали на воду крест, и там, где он приставал к берегу, строили обитель. Вот у нас было приблизительно такое же зрелище. С возвышенности, на которой стоит Коложа, виделась картина в духе символизма: крест святой Ефросиньи Полоцкой движется вдоль Немана к месту строительства храма в честь Собора всех Белорусских Святых. Для меня это был значимый момент. Чувствовался духовный и душевный подъём.

Потом началось строительство и каждый вносил свой посильный вклад. Вспоминается тот железнодорожный вагон, который, по словам владыки Артемия, выглядел как скиния. Хор стоял в вагоне сбоку от алтаря, и мы могли видеть всё, что там происходило. Всё было рядышком. Название «вагончик» надолго закрепилось за нашим приходом. Даже когда обсуждали фестиваль, спрашивали: «Как выступил вагончик?». Это объединяло очень многих. Люди приходили молиться, сначала нас было человек сорок, потом становилось всё больше. Почувствовалась соборность. Соборная молитва представляется мне чем-то вроде оптоволоконной связи – в храме много людей, но каждый индивидуально беседует с Богом. В этом удивительное свойство нашей православной веры. Каждый может замкнуться в своём обращении к Богу и в то же время быть вместе со всеми, когда дьякон возглашает «Паки и паки миром Господу помолимся».

Я пианист. Людей искусства Церковь называет лицедеями и их, вообще-то, не принимает. Мотивация любого человека, который занимается только искусством, – эгоистичная. Пианист – это индивидуал. Он не играет в коллективе, он не поёт в хоре, он один и его цель – это аплодисменты, успех, завоевание признательности. Это противоречит христианству. Ведь талант – это прежде всего дар Господа, а не заслуга самого человека. Изменение происходит в твоём сознании в тот момент, когда ты начинаешь это понимать. Если я умею петь, то это Господь действует через меня и даёт людям возможность молиться. Если я своим пением в церковном хоре сумел помочь верующему человеку погрузиться в то состояние, где ему никто не мешает общаться с Господом, то истинная цель достигнута.

У многих, кстати, были проблемы в этой связи. Я обратил внимание, что в истории Гродненщины XIX века, практически нет никаких сведений о музыкальной культуре католической конфессии. Оказалось, в это время она испытывала кризис. Музыканты приходили в костёл и устраивали из него сцену. Во время богослужений исполнялись оперные отрывки, арии, не имеющие никакого отношения к богослужебной практике западного христианства. Надо понять, что церковная культура и культура сценическая – не одно и то же. Никто ведь не носит каждый день одежду из музея высокой моды. Есть обиход, который исполняется в церкви, в основании его лежат древние распевы. Есть также культура романтизированная, с наслоениями западных течений XVII-XIX веков. Тут я пребываю в лоне традиционной православной певческой культуры, при этом я не забываю, что я пианист, но вера и «пианист» – суть разные вещи.