ПОЧЕМУ ПРОФЕССИЯ РЕГЕ­НТА – ЭТО ЛОТЕРЕЯ

В 17 Инна слушала «Продиджи» с «Нирваной» и красила ногти, соответственно, чёрным. Мамин длинный плащ, кеды зимой и, конечно, глаза, оформленные в лучших традициях электропанка. Впрочем, это не был стиль, совсем уж определённый музыкой, скорее Инна говорила: «Я другая». Но вот какая именно, узнала, только заглянув однажды в православный храм. Инна стала регентом. Сейчас ей 37, она жена священника и мать пятерых детей. Но, оказалось, остаться регентом сложнее, чем им стать. Инна рассказывает, как выбор дела по душе со временем может превратиться в лотерею.

 ВЫБОР 

Мы жили в Телеханах. Посёлок такой, где в советское время делали лыжи. Кроме лыж, он ничем не известен. Из мест, куда можно пойти, пожалуй, только храм. Когда училась в одиннадцатом классе, мы с подругой услышали, что батюшка проводит беседы в церкви. Решили сходить. Отец Василий Ловицкий, наш священник, заметил двух школьниц среди аудитории бабушек и после первой же лекции предложил приходить на клирос, помогать читать и петь. Причём не проронил ни слова о чёрных ногтях – они у меня оставались такими ещё до первой исповеди. Священник привёл нас на клирос и сказал: «Вот вам Октоих, вот Минея – тут всё написано». Такая спонтанность не пугала, наверное, потому, что неизвестное сразу захватило меня, это был новый и невероятно интересный мир. Подруга ходила реже, а я втянулась и не пропускала ни одной службы.

У меня была неверующая семья – среднестатистическая советская. Случилось так, что как раз в это время отец начал пить. Сестра родила ребёнка, уехала учиться в Минск, а малыша временно растили мы с мамой. Душа моя искала выхода куда-то, потому что я чувствовала одиночество и какую-то оставленность. Для меня храм стал отдушиной.

Наш первый визит случился осенью, а это значит, что у меня теперь появился ещё один вариант для поступления – регентское отделение Минской Духовной Семинарии. Вообще-то я была отличницей и хотела в театральный, но считала, что, скорее всего, мне не светит. Отец Василий тоже отговаривал – сам учился в Академии искусств, и утверждал, что ничего хорошего там нет. Съездив в паломническую поездку в Жировичи, я совсем сдалась, потому что точно уже знала – хочу туда. И тоже боялась, что не поступлю, но начала готовиться, сама всё осваивала. Когда я читала во время богослужений, отец Василий в алтаре записывал ошибки, потом приходил с листиком и всё объяснял. Он был строгим, но я увлечённо старалась всё понять.

В школе уже знали, куда я собираюсь поступать. К маме приходила директор и говорила: «Что вы за мать? Ребёнка в монастырь отдаёте!» Мама сначала тоже была против, но как-то спокойно отнеслась к этим словам. В конце концов, в августе в Жировичах я сдала экзамены, поступила и два года училась на регентском отделении.

После окончания учёбы мы с однокурсницей решили, что поедем поступать в музыкальный колледж Гродно. Жить там мне, естественно, было негде, вот я и пошла к матушке Гаврииле в Рождество-Богородичный монастырь. У них была такая практика: в монастыре жили студентки, учились и пели на службах, в чём-то помогали. Я поселилась там с двумя девочками и жила два с половиной года. Вспоминаю это время с большой любовью, потому что к нам относились по-матерински, мы жили на всём готовом, монастырь давал нам и приют, и питание. Я долго задумывалась о том, не стать ли монахиней. Когда приехала к матушке, ко всему этому приглядывалась, думала – может, моё? Но, когда ты находишься внутри монастыря, видишь всё, что там происходит, то решимости становится меньше. Для себя поняла, что, наверно, не смогу. Но если бы монастыря тогда не было в моей жизни, думаю, чего-то бы я лишилась. Это был такой оазис духовности. Когда ты приезжаешь их Жировичей в длинной юбке и попадаешь в светское общество, где все в мини, то не хватает прежней жизни. Я приходила в монастырь и отдыхала там душой. Моим соседкам, например, было тяжело, они вскоре ушли из монастыря, а мне было там хорошо. Я очень любила сестёр, мы ходили с ними на молитвы, когда получалось. Это была моя жизнь, я даже не ездила домой, все выходные ходила на богослужения, потому что понимала, что я здесь живу и должна это отработать – спеть или по хозяйству помочь.

На третьем курсе музыкального училища я стала регентом в Свято-Борисо-Глебском (Коложском) храме. До этого хором управляла мой преподаватель Лариса Иконникова, она и предложила попробовать. Сказала: «Буду идти тебе навстречу, работай». Эти слова поймут все, кто учился в музучилище и знает, насколько непросто совмещать это с работой. Но всё же я согласилась.

Настоятелем тогда был отец Александр Велисейчик, мы поладили. Батюшка мне серьёзно помогал, я искренне благодарна за это. Хор состоял в основном из профессионалов, поэтому мне было немного страшно, но там были хорошие люди, и мы начали потихоньку работать – как-то всё устроилось. Вскоре я поняла, что совмещать работу с учёбой не то что сложно, а даже и невозможно, поэтому на первый план вышла Коложа. Из-за этого я имела кучу проблем в училище.

Ушла из монастыря, потому что решила, что уже нечестно жить на всём готовом и ничего не делать для этого места. Сняла квартиру и теперь целиком находилась в рамках треугольника: дом – Коложа – училище. Были такие состояния, что даже падала в обморок. Помню, что на улице Горького выпала из автобуса, и никто ко мне не подошёл.

Как-то с хором Коложского храма мы поехали петь в Корму. С нами ещё воскресная школа и братство. Пасхальный период, женский монастырь, мощи святого Иоанна Кормянского. Я никогда до этого не видела мощей, поэтому очень впечатлилась. Мне было двадцать три и я молилась у мощей святого Иоанна о том, чтобы наконец что-то разрешилось в жизни – чтобы замуж выйти или всё-таки чтобы Господь укрепил решение пойти в монастырь.

В числе гродненских паломников оказался Павел. Подошёл худенький, щупленький, сорок второго размера. Как-то мы разговорились, потом домой ехали вместе, тоже беседовали. Завязались отношения. Видимо, Иоанн Кормянский решил нашу судьбу. Буквально через неделю Павел сделал предложение. Я согласилась, потому что внутреннее чутьё подсказывало, что это правильный выбор. Несмотря на то, что парень безработный был на тот момент – перспективы никакой на будущее я в нём не видела. Но он какой-то был мой. Нам нравилось общаться, мы часами могли сидеть и разговаривать. Даже не хотели ходить по кафе и ресторанам. Там был вопрос исключительно времени, потому что расписывают только через месяц.

Я теперь сделала для себя вывод, что замужество – это, вообще говоря, лотерея, где результат выигрыша зависит только от того, насколько ты усердно молился. Конечно, всё было не безоблачно. Поженившись, мы жили вместе со свекровью в одной комнате в коммунальной квартире. Там родился наш первый сын, которого назвали Ваней в честь святого Иоанна Кормянского.

Через год после свадьбы Павел поступил в семинарию. Прислуживал потом в Коложе и шесть лет учился заочно. Скоро его рукоположили. Когда становишься женой священника, в профессиональном смысле твоя жизнь не меняется. В Коложе как называли меня Инка, так и продолжали называть. На матушку было даже непривычно отзываться.

Приоритетом тогда была работа. Видимо потому, что для меня богослужение – это было самое главное в жизни. Потом с годами я поняла, что нужно было продолжить учёбу и получить ещё хорошую светскую специальность. Это бы спасло меня в нынешнем положении – многодетной матери в качестве регента не всегда рады. Может, присоединялся ещё юношеский максимализм, хотя этот максимализм оставался у меня до рождения четвертого ребёнка. Я толком ни разу не сидела в декрете – было важно руководить хором на богослужении. Это горение продолжалось долго. Помню, перед рождением нашего первого ребёнка настоятель, отец Владимир Борисевич, спросил, когда я собираюсь выходить на клирос. «Через месяц», – отвечаю. Мои девчонки на клиросе говорят: «Ты что! Ты знаешь, что такое ребёнок?!» Я даже не осознавала этого. Думала, что рожу и чуть ли не сразу вернусь в Коложу. У нас был очень хороший коллектив, туда хотелось.

На первом «Коложском Благовесте» в Гродно наш хор занял второе место. Когда я была беременна Ваней, мы поехали в Минск и там заняли первое. Тогда в хоре было больше двадцати человек – наш расцвет. Потом уже и в Гродно заняли первое. Наш второй сын Серафим – как раз плод фестивального концерта. «Благовест» был 28-го февраля, а Сима родился 29-го. Перед праздником я сказала отцу Владимиру: «Батюшка, если вдруг роды, я не знаю, кто пойдёт на фестиваль». А он говорит: «Всё будет нормально!» Даже не представлял, что кто-то другой может участвовать. И всё, выступили, а назавтра пошли на прослушивание второго дня, и я уже в зале стала понимать, что началось. Поехали в роддом, родился Сима.

Настоятели в основном поддерживали нас и вообще хорошо относились. Правда, когда рождаются дети и ты вынуждена заниматься не только хором, понимаешь, что в принципе без тебя не пропадут, да и ушедших быстро забывают. Однажды меня спросили: «Ещё рожать будешь? А то, может, тебя уже и не ждать?». В такой ситуации работать действительно непросто, но пока я в декрете. Только теперь решила, что он будет настоящим. Пришла к выводу, что надо искать ещё светскую работу, потому что постоянно быть регентом, имея пятерых детей, очень сложно. Дело не в деньгах. У нас в городе очень хорошие певцы, они ходят за три копейки несмотря ни на что. Ни на мороз, ни на расстояние, ни на семейные обстоятельства. Ходят, потому что есть хороший коллектив и вера. Хор держится главным образом на степени ответственности.

 ЛОТЕРЕЯ 

Профессия регента – это тоже лотерея. Кому как повезет с настоятелем, ведь многое зависит от того, хочет он хороший хор и хорошего регента или нет. Когда есть священник, который в этом заинтересован и когда он делает всё для того, чтобы хор был сплочённым, конечно, можно быть прекрасным регентом, можно многое дать, но в противном случае ты просто бьёшься как рыба об лёд. Думаю, здесь должен быть для самих настоятелей общий спортивный интерес – «пусть у меня будет лучше». В хорошем смысле – здоровое стремление, чтобы в моём доме было хорошо.

Будучи регентом, всё равно выше головы ты не прыгнешь. Например, если я хочу поучаствовать с хором в конкурсе, но мне никто не профинансирует поездку, как нам тогда поучаствовать? Или, скажем, нужно пошить костюмы, а настоятель считает, что и так сойдёт. И в жутких каких-то юбках приходится выступать каждый год. Жизнь хора превращается в замкнутый круг: костюмы им не шьют, потому что хор не занимает призовых мест на фестивалях. А хор не занимает, потому что это отношение певчим уже надоело, и юбок у них нет. Как и в семье, где жена старается, а мужу ничего не надо, дети вырастают балбесами. Хочется комплексного подхода ко всему этому делу. Наиболее реальные обстоятельства для того, чтобы пением в храме были заинтересованы, складываются тогда, когда муж священник, а жена – регент на приходе мужа. Вы откровенно разговариваете друг с другом, понимаете сложности и вместе стараетесь с ними справиться.

 ВОПРОС УРОВНЕЙ 

Как только появился фестиваль в Гродно, волей-неволей регенты стали конкурентами. Когда храмов в городе было ещё мало, мы как-то больше общались, пели в разных храмах по приглашению друг друга. Пока фестиваль был епархиальным, тоже было время таких, можно сказать, междусобойчиков, ещё можно было конкурировать с хорами, подобными твоему собственному. Но эти «семейные» отношения, конечно, не смогли сохраниться, когда фестиваль получил статус международного. Конкурировать с огромным количеством профессиональных коллективов стало невозможно. Я сконцентрировалась на том, что главное – богослужение, на котором мы присутствуем сейчас. Самое важное, чтобы у меня сегодня хорошо прошла Литургия, важно, что есть состав из профессионалов, я их ценю, люблю и стараюсь делать всё, чтобы они оставались в хоре. И в итоге пару последних лет мы стали петь на фестивале то, что мы знаем, но не учили новых произведений. Естественно, нам перестали давать места. Считается теперь, что Коложский хор потерял уровень. Для меня это не так, просто для фестиваля он потерял уровень в силу разных внешних обстоятельств.

Вообще я за то, чтобы наши гродненские коллективы вывести из конкурса. Мы были бы согласны просто участвовать в концертах, но к ежегодным соревнованиям, на мой взгляд, не готовы. Кроме этого, можно было бы с небольшими концертами посещать, например, дома престарелых. Нести благую весть людям в период «Коложского Благовеста».

 ФЕСТИВАЛЬ ДЛЯ ГОРОДА 

Отец Анатолий Ненартович говорил, что вечер духовной поэзии, который в рамках фестиваля проводит отец Павел, в общем-то, вышел за эти рамки. И верно – этот вечер живёт целый год. Мне бы хотелось, чтобы и сам фестиваль тоже жил не только несколькими днями пения, но и ещё какими-то сопутствующими событиями. Гродненским регентам и певчим интересно, например, общаться с коллективами, которые приезжают на конкурс из других стран и городов. Нам хочется, чтобы было время поговорить и поделиться опытом.

В большинстве случаев приезжие хоры выступают, при этом мы с ними не имеем никакого контакта. Но в прошлом году встретиться наконец получилось. К нам в храм приходил Академический хор института имени Гнесиных. Вы не представляете, насколько они простые люди, мы были поражены. Хор должен был петь у нас на богослужении.

– Пойте, пожалуйста, сами, – я им говорю. А они мне:

– Мы же не умеем петь сами. У нас нет церковного руководителя. Давайте вы будете нами руководить.

А у меня дрожали руки и ноги. Представьте: я и Гнесинка! Но ничего, мы спели. Алина Ивановна наша говорит: «Ты не дрогнула ни одним мускулом. Такое ощущение, что всю жизнь Гнесинским хором руководила». А куда денешься? Я понимаю, что передо мной стоит коллектив, внизу – богослужение, нужно петь. Все мои внутренние страхи, все мои амбиции должны уйти, потому что мы пришли и должны работать. Этот опыт меня тогда очень вдохновил.

Мы ещё посидели за столом, они рассказали о своих проблемах, мы о своих. В этом была и радость и был смысл.

 ФЕСТИВАЛЬ ДЛЯ ДЕРЕВНИ 

Фестиваль может стать стимулом для хоров. Зачахли бы совсем, а так какая-то движуха есть. Особенно для коллективов в районах. Ведь что интересного в деревнях и посёлках? Единственное место, куда можно пойти, это церковь. И ходили бы люди, и пели бы, если им предлагать.

Матушка Татьяна Яворец рассказывала, как в Озёрах им с батюшкой удалось собрать хор. Он занял первое место на фестивале в Минске, в том числе и потому, что настоятель был заинтересован. Отец Андрей ходил по домам и спрашивал: «У вас есть музыкальное образование?» Пошёл освящать квартиры, видит, что у прихожанки гитара висит. «А, значит, вы умеете петь? — говорит — Приходите!» И получилось! Просто надо захотеть, и всё. В деревнях у людей другие запросы. Нет алчного: «Сколько ты мне заплатишь?» Сколько дашь, и на том спасибо. И здесь уже не уместно говорить о том, что нечем платить. Есть чем платить на приходах. К тому же нет такой конкуренции, как в городе. В Гродно у людей много забот. Они, может, и хотели бы петь бесплатно, но физически не успевают и не могут себе этого позволить.

 ПОНЯТЬ ПЕВЧИХ 

Создавать хор в городе приходится по принципу песни Алёны Апиной: «Я его слепила из того, что было». Ведь певцы имеют по нескольку светских работ. Если певец пришёл на службу, так надо руки ему поцеловать, потому что он сегодня отработал в капелле, в музыкальном училище отвёл уроки и ещё в храм пришёл. На выходных ходит к тому же. Большинство педагогов работают за копейки, поэтому им нужно адекватно заплатить. Этого священники часто не хотят понимать. Батюшка иной говорит: «Я тоже устаю». Я ему: «Батюшка, но это ваша работа основная. Регент – моя работа основная. А у певчего это двадцать пятая работа с краю». Здесь я всегда на стороне певцов. Я считаю, что их любить надо. Даже если хор невоцерковлённый. Ведь кто его воцерковил? Священник к ним не пришёл, их не обнял, с ними не поговорил. Я как регент делаю свою клиросную часть работы – руковожу хором, разучиваю с ним песнопения. Чувствую при этом, что не могу певцов откровенно воцерковлять, навязывать своё мнение. Попробуй с ними так общаться – они развернутся и уйдут. Мне кажется, нужно искать золотую середину, не требовать от людей слишком многого, но и не пускать на самотёк.

У нас много говорят о семейных отношениях в храме, но при этом немногие хотят от себя отдать. Финансов у тебя нет, тогда ты можешь дать своё хорошее отношение. Если мы говорим о том, что Церковь – это семья, надо и к певцам повернуться, с другого ракурса на них посмотреть и ценить их. Или брать штатных певцов, платить им зарплату и требовать стопроцентной отдачи.

Регент каждый день вынужден уговаривать певчих прийти. Ведь я работаю «в прямом эфире» и понимаю, что прихожане стоят в храме, и им всё равно, какие проблемы у хора – пришла ли сегодня условная Маша, здоровы ли певчие, есть ли у регента дети. Естественно, я сажусь на телефон и говорю: «Маша, придите, пожалуйста, сегодня!» Вплоть до того, что я вам заплачу из своего кармана, только придите.

 ОТКУДА БЕРЁТСЯ РАДОСТЬ 

Иногда кажется, что остаёшься регентом, потому что попал в безвыходное положение. Но, в принципе, такая специфика работы – это церковь. А как ты бросишь? Это больше, чем профессия, и больше, чем работа. Это призвание. Я настолько люблю Коложу, что это для меня уже родной дом.

Часто у регента нет ни карьерного роста, ни нормальной зарплаты. Если в светском обществе скажешь, что ты регент, все думают, что это какая-то очень почётная должность, но в церкви отношение, конечно, гораздо проще. Это раньше псаломщик был вторым человеком на приходе, сейчас такого нет. В общем-то, никто такого и не ждёт, но хотелось бы просто отношения хорошего. Потому что если есть такая профессия, если есть учебные заведения, которые готовят певцов и регентов, то почему тогда за это не всегда достойно платят? Если ты работаешь и делаешь это хорошо, почему ты должен ещё куда-то идти работать, чтобы обеспечить себе жизнь?

Радость всё равно есть, потому что ты в Церкви, потому что ты верующий. Допустим, ты устал, настроения нет, дома дети… Но твои эмоции – только твои, и ты не имеешь права испытывать их напоказ. Вот начинается служба, и ты всё равно молишься, когда поёшь. Ты же не можешь машинально петь, ты же не попугай. Стараешься через себя пропустить каждое слово.

Нельзя допускать, чтобы люди выходили из храма с пустыми сердцами. У меня такая позиция: если Пасха – так всё: поём на разрыв аорты, чтобы у людей появилось соответствующее настроение. Всегда требую этого от певцов. Не можете – идите домой. Вы пришли сегодня, значит, должны отработать, пусть не встанете завтра, но сегодня поём, как в последний день жизни. И от себя этого требую. Не смотрю, что беременная или что мне через неделю рожать. Ведёшь, машешь руками. А как по-другому? От меня и от хора зависит то, какое впечатление получат люди и с какой радостью они уйдут домой. Если прихожане говорят «Ой, девочки, спасибо. Вы так пели, мы так помолились!», то больше ничего не надо. Тебя люди поблагодарили, тебя за руку взяли. Для меня вот это важнее всего.