РЕГЕНТСКАЯ КРОВЬ

В 2001-м году клирос храма в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» в Мостах внезапно начал сужаться. Оказаться на хорах становилось с каждым днём всё сложнее, но никто этому не удивлялся. Певчие учились просачиваться между другими певчими, находить в тесноте своё место и благополучно следить за ходом богослужения и регентовыми быстрыми руками. Собственно, клирос как клирос – даже гораздо больше многих других, волшебство же заключается в том, что в Мостах люди отчего-то массово захотели петь хором. Почему у них произошло то, о чём в других храмах боятся и мечтать?

КРИТЕРИИ ОТБОРА

— Ха! Мы знаете как шутим? – объясняет всё на раз-два молодая женщина с шалью, покрывающей плечи, – Татьяна Волкович. – Если бы наша матушка была не пианисткой, а, допустим, фигуристкой, половина Мостов каталась бы на коньках.

Но пока всё иначе. Сегодня Воскресный день, и самые разные люди, преодолевая маленький «предбанник», один за другим вырастают на клиросе. Женщины, двое мужчин, дети в шапках с бубонами, девушки с морозными румянцами. Всего около тридцати человек. У балкона довольно шумно: приветствия, обсуждения, шутки, обнимашки. Регент, матушка Злата Саверченко, не только участвует в этом важном ритуале, но и разговаривает со мной, управляясь у зеркала с узорчатым шарфом.

— Я люблю, чтобы все пели! — что-то между сарказмом и чистой правдой звучит в тонком голосе Златы. — Надо, чтобы все служили Богу. Я вообще всех беру, никому не отказываю.

— И что, все подходят для этого? — спрашиваю, а хочется: «Как петь с теми, кто не умеет петь?»

— Я не смотрю на это. Не могу говорить про музыку, потому что это все мои дети. Ещё и сама зову – вот увижу человека в храме, говорю: «Пойдёмте к нам в хор!» А про мужчин так вообще речи нет. Если я захожу в магазин, то все мужчины быстро разбегаются, потому что думают: «О! Пришла, сейчас опять будет агитировать». Не спрашиваю, кто какой конфессии. Было дело, что и баптистов звала, они вежливо согласились, но не пришли.

— Матушка по красоте выбирает, —рядом шутит Марина Владимировна Шепелевич – певчая и близкая подруга Златы. Но Татьяна устанавливает баланс:

— По красоте голоса!

— Да нее...

— Да! — Злата находится и поддерживает. Все ловят мотив:

— Даа!

«На самом деле мы просто открываем в себе умение петь благодаря матушке» — скажут мне потом все непрофессионалы клироса без исключения.

СТАРАЯ ИСТОРИЯ

Вообще-то так было не всегда. Семнадцать лет назад хор этого храма состоял из нескольких пожилых женщин и ничем особенно не отличался от сотен других хоров в маленьких городах и деревнях. В 2001-м настоятелем стал протоиерей Владимир Саверченко – матушкин, разумеется, муж, а это, как ни крути, для любого прихода – начало новой истории. Но чтобы понять её суть, нужно рассказать прежде историю старую. Ту, в которой «пути» ещё не были «приготовлены» и «стези» не были «прямыми».

В 1990-м году директор музыкальной школы в деревне Ходосы Мстиславского района, Владимир Павлович Саверченко, и его жена Злата сидели на кухне за чаем. И то ли чай был не обычный, то ли день, но именно тогда они решили, что Владимиру неплохо бы поступить в семинарию. Незадолго до этого оба окончили Духовное училище в Минске и, видимо, не хотели на нём останавливаться. Злате Викторовне было 23, она преподавала фортепиано в школе под началом мужа. В семье уже родилась дочь.

Чета Саверченко отправилась за благословением к митрополиту Филарету, и его – благословение – получила в лучшей форме: «Ну вот, батюшка будет служить, матушка будет регентом – очень хорошо». Хорошо-то оно, конечно, хорошо, но почти сразу после начала учёбы в семинарии у наших героев родился второй ребёнок – сын Иван, а это значит, что нужно было срочно изобретать способ кормить семью и вообще отвечать на вопрос: куда жить? В МинДС семинариста с музыкальным образованием скоро рукоположили во диаконы, но ему по-прежнему приходилось служить далеко от семьи. Понимая своё положение, отец Владимир обратился к епископу Новогрудскому и Лидскому Константину (Горянову) с вопросом: «Есть ли у нас в епархии какой-нибудь отсталый приход, разрушенный или самый трудный?»

— Ого куда замахнулся! Молодость... — раздумывал владыка. Но, узнав, что дело житейское, сдался:

— Есть один.

Диакон скоро превратился в священника и отправился с семьёй на приход Свято-Николаевского храма в деревне Озерница Слонимского района. Как раз там к семье батюшки пришло по-настоящему непростое время девяностых.

— Знаю, что такое голод и холод, знаю, что такое спать с крысами, — матушка Злата теперь пьёт горячий кофе из прозрачной кружки шоколадного цвета, смотрит на неё и рассказывает, как было. Мы в библиотеке храма, здесь стол с дивным капустным пирогом и сладостями, тепло и уютно. — Теперь думаю: Господи, где были мозги? Городская девочка, пианистка – идвадцать пять соток бураков, пятьдесят соток картошки. Свиней не держали, потому что свиньям надо что-то есть, мы сами-то голодали. С прихода ни копейки — как жить? Говорю, батюшка, надо что-то придумать. «Ну а что придумать? — батюшка говорит. — Что умеешь, то и делай».

В начале девяностых в магазинах страны появились бутылки с красно-белой этикеткой и заграничной надписью «Royal». Присовокуплялось пояснение: «Стронг алкохол 96%». Этот, с позволения сказать, «алкохол» производился в Голландии и был предназначен для протирки оптических приборов и чистки каминов. В страны бывшего Союза «Royal» везли напрямую из Нидерландов, и уж конечно, никто не собирался чистить им камины. У нас эта техническая жидкость называлась в народе элитным спиртом «Рояль» и после периода борьбы с алкоголизмом в восьмидесятые раскупалась на ура. Однажды у Озерницкого сельмага тоже собралась толпа желающих приобщиться к высокому. Дело в том, что по деревне поползли слухи: везут «Рояль». Рояль в Озерницу действительно везли, только это был рояль несколько другого рода.

Что могли придумать два бывших музыканта? Батюшка с матушкой решили организовать в деревне музыкальную школу. Для местных это был, конечно, синхрофазотрон, но думать об этом слишком долго не было никакой возможности, поэтому семья Саверченко стала делать. Матушка вот что рассказывает:

— Сдали картошку весьма удачно – в Москве, и на эти деньги купили пианино. Второе я привезла от мамы. Мы тогда ухаживали за девяностолетней старушечкой в деревне, жили в её домике, там жеустроили школу. Я уговорила четырёх деток учиться музыке, включая свою Катю – дочку.

Через два месяца сделали концерт.

— И... популяризировали, так сказать, этот инструмент. Пошли дети в музыкальную школу ко мне. Дети главного бухгалтера, председателя колхоза – элита. Поскольку с таким количеством учеников заниматься было негде, семье дали жильё — не элитное, а для шабашников. А избушечку мы отремонтировали и превратилиуже целиком в школу. Печками отапливаемую, заходишь – запах торфа. Особая, в общем, атмосфера. И вот я работала на две с половиной ставки, плюс ещё из окрестных деревень привозили детей на частные уроки. Урок у меня оплачивался так: или десяток яиц, или к Пасхе колечко колбасы, или мешок картошки. Если ученик хорошо играл, то можно было даже на шмат сала претендовать.

Так жили девять лет. Прижились, всем более или менее нравилось, вздыхала только Златина мама, мечтавшая о музыкальной карьере для дочери. В это время с дочерью самой Златы случилась неприятность: на медосмотре обнаружили сколиоз и сказали, что девочку нужно срочно отправлять лечиться в Озёрскую школу-интернат. Озёры хоть и звучат почти так же, как Озерница, но от последней находятся в семи часах езды. Катю всё-таки решили лечить, и теперь матушка каждую неделю преодолевала неизбежное расстояние. А за год так измоталась, что силы остались только на молитву. «Господи, что делать?» — постоянно крутилось в уме. Однажды вместо матушки к дочери поехал отец Владимир и на гродненском вокзале встретил своего однокурсника отца Анатолия Ненартовича, к тому моменту ставшего секретарём Гродненской епархии. «А чего это ты там служишь?» — недоумевал отец Анатолий, узнав историю такого визита. Поговорили с владыкой Артемием о том, чтобы перевести священника на приход поближе к дочери, и через несколько месяцев отец Владимир Саверченко с семьёй переехал в Мосты.

КАК ПОПАСТЬ В ХРАМ

— А в Мостах нас никто не ждал, — матушка Злата говорит с очевидной болью, но лишь эту фразу и ничего другого. По сути дела это значит, что отец Владимир стал вторым священником в приходе храма в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость», где давно сложились свои правила жизни. Новых идей и людей там не ждали и не особенно хотели пускать к важным приходским делам.

А между тем семья стала устраиваться в новом городе. Старшая Катя сразу стала президентом местной средней школы, шестилетнего Ваню определили в школу художественную. Мальчик скучал по деревне, но когда однажды гордо сказал маме: «Я сделаю скульптуру Моисея, девочки будут у васхишчэнии», та перестала волноваться за адаптацию совсем. Матушка Злата тоже отправилась в школу – музыкальную, чтобы преподавать там игру на фортепиано. Здесь-то и начал незаметно рождаться костяк будущего хора.

— Когда она появилась в школе, сразу начала собирать преподавателей в своём классе на перемене, — говорит Марина Шепелевич, бывшая тогда в числе званных. — У неё был такой центр. Казалось бы, человек только пришёл, но нас почему-то туда тянуло.

— А для чего собирала? — спрашиваю.

— Для общения! Духовного. Это было для нас в новинку, тем более что в те годы люди только начинали обращаться к церкви, что-то понимать.

Без возможности петь в храме и вообще делать там что бы то ни было Злата просто-напросто чахла, поэтому в меру сил и возможностей старалась оставаться собой хоть в храме, хоть без. В какой-то момент «без» стало уже совсем невыносимо, и матушка с отцом Владимиром обратились к настоятелю отцу Касьяну за благословением создать Воскресную школу. Поскольку таковой при храме не было, настоятель согласился, что предложение имеет смысл. Девятилетний опыт преподавания в деревенской Воскресной школе говорил матушке, что в «воскреску» должны ходить все. Долго изобретать рекламу, чтобы действительно пригласить всех, не стали, сделали «по-православному». Вот так:

– Отец Владимир сказал: «Я буду за тебя молиться, а ты делай, — матушка просвещает. —Ну вот я, значит, по городу иду и говорю: «Люди, в Воскресенье будет школа на два часа». Люди оборачиваются, косятся, подмигивают друг другу. Думают, городская сумасшедшая – где их нет. И в воскресенье пришли пять человек, я с ними провела урок, а уже через воскресенье пришла толпа, потому что дети рассказали друзьям.

Толпа не помещалась в храме, поэтому отец Владимир начал искать другое помещение. В результате школе дали коридор в Доме быта. Количество учеников стало расти и достигло двухсот. Появились преподаватели. Правда, когда Ильинская церковь в Мостах тоже открыла свою воскреску, ученики сами собой поделились пополам между храмами – теперь сто на сто.

Стоит ли говорить, что дети из воскресной школы у матушки тоже запели? Это же самое случилось и с молодёжным братством, которое появилось на приходе несколько позже.

«ВОТ ТАК ОНА ЛЮБИТ МЕНЯ»

Появление в Мостах священника Владимира Саверченко не могло остаться незамеченным. Прихожане обратили внимание на проповеди батюшки, задавали всевозможные вопросы и дивились тому, насколько участливо отец Владимир относится к судьбе каждого вопрошающего.

— Это было новое явление,— рассказывает матушка. — В него бабушки сразу все влюбились. Ходили по пятам, приходили домой, часами разговаривали. Они говорили, что никогда не могли подумать, что батюшка может быть таким простым. Видимо, они имели ввиду вот эту доступность – что можно поговорить со священником в любой момент.

Прихожане, кого ни спроси, говорят, что отец Владимир здесь – основа всего: и Воскресной школы, и пения, и даже сестричества. Матушка Злата устала теперь изрядно от разговоров о себе в нашем обществе и, отвечая на вопрос про эмоциональное выгорание, тоже вспоминает батюшку:

— Отец Владимир так мною... дышит, так он меня благословляет, что я не могу не сделать. Бывает, я чисто по-женски протестую: я устала, или я сердита, или голодная, но он такое слово скажет, даст мне такой стимул и энергию, что идёшь и трудишься. Ну что говорить – если он людей со смертного одра поднимает, что, он меня не поднимет на большое дело?

— А знаете, — говорю, — мне по этому поводу вспоминается Окуджава:

Ах, мне бы уйти на дорогу свою,

достоинство молча храня!

Но, старый солдат, я стою, как в строю...

Вот так она любит меня.

— Именно, именно так, – отзывается матушка.

Через год после приезда в Мосты отец Владимир стал настоятелем, и его любовь к Церкви, людям и жене получила шанс расцвести пышным июньским пионом, что вскоре и произошло.

ЛЮДИ ИЗ СПИСКА

В тот самый день, когда отец Владимир оказался в новой должности, матушка Злата начала собирать хор. Конечно, сперва из преподавателей музыкальной школы. Недолго думая, вместе с Мариной Владимировной они составили список из потенциальных певчих и просто огласили его, как говорится, весь. Желающих было примерно столько, сколько в «Операции Ы» на работу в песчаный карьер, но после долгих уговоров никто не отказался. Костяк хора по-прежнему состоит из женщин, которые подписались тогда на участие в том, что казалось им авантюрой.

— А почему не отказали тогда? — спрашиваю у всех сразу хористов, и все сразу мне объясняют, по привычке почти хором:

— Потому что личность матушки была привлекательной...

— Она была вообще не такая, как все мы.

— Как это сказать-то?

— Просто приветливая – это ничего не сказать.

— К нам относилась, как к малым детям, поругать только не могла толком!

— Принимает нас каждого, какие мы есть!

— Вот! Вот это точно!

Преподаватели рассуждают, как будто ищут для меня правильный ответ. Некоторые со слезами.

«Внук говорит, что матушка похожа на Богородицу», — после этого наблюдения певчей Злата не выдерживает:

— Такое ощущение, что я на собственных поминках, хватит уже!

А между тем, действительно есть что вспомнить. Например, то, как первые репетиции проходили в Доме быта, когда в храме пел ещё прежний хор из бабушек. Репетировали, просто чтобы уметь, и лишь потом стали понемногу появляться на клиросе.

Матушкина очередь вспоминать:

— Репетировали Пасху... С криками, потому что все ж профессионалы, знают, как на самом деле нужно петь. А я ничего не говорила, я просто мирила. О Боге, о проповеди тогда речь не шла. Я понимала, что это моё дело сейчас — молиться, а девочки к этому со временем придут. Я молилась, а они пели Пасху. Первый раз мы стали на клирос в вербное Воскресенье две тысячи первого года. И после того уже никто не ушёл. Наоборот, другие люди стали интересоваться.

Почти сразу регент всё же стала рассказывать певчим о Боге. И, конечно, в своей лучшей традиции – «просто бери и делай».

— Надо же было как-то просвещать. Стала в промежуточках, где бабушки у нас поют «концерт» перед причастием, что-то рассказывать. Вижу: кому-то интересно, кому-то нет. Расстраиваюсь, что такие вещи важные, и не интересно. «Ну девочки, мальчики, это же ваше спасение, — говорю,— это вечная жизнь, это так важно! Ну и вот, видимо, люди меня пожалели, добрые ведь все. Видят, что я так мучаюсь. Первой пожалела Мариночка и пошла в катехизаторский класс учиться. Стали понемногу читать, стали интересоваться. Мы тут библиотеку организовали классную — клирос стал читать. И уже я могу сказать, что люди стали церковные, исповедуются,причащаются. Хотя для меня главное, что я всех люблю и что мы все ищем дорожечку к Богу. Хоть как-то к ней пробиваемся.

СИДОРОВА МАРЬЯ ПЕТРОВНА

Хор матушки Златы считается праздничным. Кроме него в приходе сегодня есть ещё три: детский, хор сестричества и основной хор, в котором поют пожилые прихожанки. Всеми, кроме основного, занимается матушка Злата. Это не считая дел в храме, Воскресной школе и сестричестве. «В ней течёт регентская кровь» – сказали мне о Злате Викторовне ещё перед началом работы над репортажем, имея ввиду, очевидно, обилие матушкиных трудов. И их видишь, как ни старайся разглядеть противоречия или сложности. Но что приходится приносить в жертву за это? Сидим в библиотеке храма с матушкой и про это говорим:

— У меня семьи нету, — Злата решительно, — она формальная, моя семья вот — церковь. Это не слова, это факт. Мои дети всегда знали, что церковь – первое дело. Поэтому если они голодные, то... Господь покормит. Моему сыну двадцать шесть лет, и вот у него за годы выработалась привычка: найдёт в шкафчике шоколадку или ещё что-то и спрашивает: «Мама, это можно взять?» Потому что он знает, что ни одна вещь в доме не принадлежит нам. А у батюшки жены дома нет. Я не знаю, кто я, но точно не жена, я... матушка.

— И как вы так живёте?

— А мне ничего не страшно. Если человек ищет Бога, трудности его не оставят. Я стараюсь воспринимать так: всё временно. Главное – люди, я их всех люблю. Самые дорогие люди в жизни – что бы я без них делала? А уже о детях и говорить нечего! Только они меня и держат. Сколько было отчаяния, когда я думала: всё, уеду из города, из страны, вообще – в другую галактику. Но стоит мне только вспомнить, что у меня есть Волковичи, что у меня есть Анютка, Никита!..

— А ещё что есть? Кроме людей и долга – не позволяющее опускать руки.

— Есть проблема. Если я вечером умру, с чем я приду к Богу? Я боюсь оказаться неподготовленной к самой важной встрече. Вот сейчас такой период, когда я должна ухаживать за родным человеком, который болеет, и у меня просто паника. А как быть с Воскресной школой? А как хор? Есть вот этот страх – что я не в церкви. Может, Господь однажды даст мне что-то совсем другое. Что-то, что не позволит мне быть в церкви. Не работы, конечно, боюсь, а этой вот оторванности. Поэтому я любые возможности ищу, чтобы всё было хорошо.

— И всё-таки если бы не было хора, не было всей этой жизни в храме, что бы было?

— Меня бы не было. Тогда это была бы не матушка Злата, а Сидорова Марья Петровна. Потому что не может такого быть.