ПРОСТРАНСТВО ДЛЯ БОГА

Хороший певчий – тот, который молится. Все интервью всех регентов на свете можно было бы уместить в этой короткой фразе, произнести её на каком-нибудь съезде регентов и надеяться на то, что теперь уж точно у каждого певчего за спиной соткутся крылья и ангельские голоса наполнят Вселенную. Когда-нибудь, возможно, это произойдёт, только вот как сделать так, чтобы певчие молились? «Нужно выстроить правильную духовную вертикаль» – так регент хора Ионинского монастыря в Киеве, священник Дмитрий Болгарский, всегда начинает отвечать на вопрос «Как научиться петь?». На вопрос «Как научиться молиться?» ответ примерно такой же. В этом репортаже мы пробуем понять, почему.

ЗАЧЕМ ОТЕЦ ДМИТРИЙ ПРОГОНЯЕТ ПЕВЧИХ

В Киеве снег. Такой, который падает на чёрную землю второй или третий раз за зиму. Крупные слипшиеся хлопья медленно и неуклюже покачиваются, их становится всё больше. На улице +1, но снег неуёмен – «белые» побеждают. В храме Свято-Троицкого Ионинского монастыря начинается поздняя Литургия. У входа все топают, крестятся, потом забегают внутрь и превращаются во внимание. Клирос – в левом пределе, отделён невысокой тонкой перегородкой, над которой иногда взлетают белые кисти регента. Эти самые кисти уже 25 лет управляют хором монастыря, их обладатель – священник, музыкант, преподаватель отец Дмитрий Болгарский дирижирует, обменивается с певчими взглядами и знаками, только им известными и понятными.

– Махать руками может каждый. Вот у полицейского же есть палка, ему скажи: «Маши вот так – три четверти – раз-два-три! И когда хор закончит петь, ты остановись просто и всё». И получится у него. Но дело регента не в том, чтобы только «промахать» произведение, он должен настроить хор, чтобы привести его к кульминации и смысл открыть через пение. Отец Дмитрий своё состояние передаёт нам – это главное, – певчий Валерий Лизавенко после Литургии остаётся со мной на клиросе, чтобы поговорить.

Другие тоже пытаются остаться, но у них не получается – зовут петь на молебне и ещё где-то. Певчие появляются и снова тают в пространстве. С переменным успехом удаётся слышать от заскочивших на минуту: «Я пою и в других храмах, но с отцом Дмитрием это совершенно другая ступень. Это возвышенно»; «Это нельзя объяснить. Просто надо постоять и почувствовать, потому что некоторые по четыре года поют, но никак не могут к этому состоянию прийти»; «Когда ты на него смотришь во время работы, то ощущаешь, как он всё через себя пропускает, как издаёт звук, и сам стараешься молиться».

Большинство певчих знакомы друг с другом со студенческих времён, учились у отца Дмитрия или когда-то просто пришли в монастырь и остались петь. Теперь желающих присоединиться к «семье» предостаточно, только далеко не все просители остаются – происходит что-то вроде естественного духовного отбора.

– Певчих Бог приводит, а я уже их только прогоняю,– отец Дмитрий рассказывает и переобувается – меняет обувь после выхода из алтаря, задвигает «алтарную» пару под кафедру. – Был один бас-октавист, приходит, говорит: «Я валютный певец. Давайте мне двойную зарплату». Нет, говорю, уважаемый, раз валютный, нам не подходит. А потом приходит другой – тоже бас, и говорит: «Хочу у вас петь». Я ему: «Простите, мне и платить вам нечем, к тому же у меня «полна коробочка». – «Да я буду петь бесплатно». Опа! Соглашаюсь. Он поёт первый раз бесплатно, я испытываю его – ничего не плачу, он приходит второй раз, я, конечно, уже плачу. И он наш певец, я его ценю, потому что он божий человек. Человек должен быть испытан в любой ситуации. В мире очень много «гнилых» людей, но мои поют не за деньги. Когда приходят идейные ребята, у меня в руках бесценный дар. Впрочем, надо помнить, что если вы связаны с искусством, вас будут бесконечно предавать. Из-за подработок, других выступлений. Я с ним договорюсь, а он скажет: «У меня концерт. А что делать? Надо работать, надо как-то выживать!» В таких случаях мои певчие сами ищут себе замену. Я этого не делаю. Потому что не годится, чтобы регент постоянно был в стрессе. Но я их всё же должен будить, стимулировать на это дело.

ЧТО СЛУЧИЛОСЬ ЗА ОБЕДОМ

Есть такой рассказ из афонского патерика.

Один подвижник занимался молитвой Иисусовой. Однажды он захотел научиться петь и начал искать учителя. Только не мог найти, потому что у подвижника этого не было ни слуха, ни голоса. И вот появился один старец, который сказал: «Я научу тебя, сделаю великим певцом и прославлю на весь мир. Но у меня к тебе одна просьба – убери то, что у тебя в руках». В руках у подвижника были чётки. Так монах понял, что это искушение – к нему пришёл враг рода человеческого.

Отец Дмитрий впервые услышал эту историю в трапезной монастыря за обедом. Потом есть как-то уже не хотелось, хотелось думать.

– Часто люди занимаются внешними вещами и, забывая про молитву, теряют всё. Здесь молитва – это искусство. А искусство имеет чёткую методику. Вот пение: мы начинаем выстраивать вертикаль – правильно дышать, работать над свободной гортанью, над преодолением внутренних зажатостей, звукообразованием. Когда мы учимся этим вещам, мы приходим не только к хорошему пению, но и к правильному духовному состоянию. Так вот, искусство становится мощным стимулом к духовному развитию человека, если у певца всё под контролем.

– А если не всё? – спрашиваю. – Бывает же, например, излишняя эмоциональность. Многие считают, что церковное пение должно быть чуть ли не «плоским», опасаются, как бы чего не вышло. Не увлекаться чувствами – одно из певческих кредо.

– Вот вы сегодня могли послушать нашу правду – то, как мы пели. Мы же поём с нормальной такой экспрессией…

– Более чем!

– Да мы валим, понимаете! И я считаю, что это правильно. Почему? Потому что пение должно быть живым. Человек живой. Вот есть такой принцип: муж пришёл с работы и ему хочется, чтобы жена не умничала, а обняла его. То же самое и с Богом – не надо умничать, обними Бога и дай ему тепло своего сердца. В интеллектуализм уходить да, можно, но ты годами будешь стучать не в те двери, и в результате так и не узнаешь Господа.

Действительно, молитва связана с законом внутренней тишины. Запрет на мечтания, на образы, на движение мысли – чтобы услышать Бога, надо замолчать. Очень важна эта ментальная (мысленная) статика в сочетании с сердечной динамикой.

– Вот здесь работа, – отец Дмитрий кладёт руку на грудь.– А здесь тишина, – а теперь на голову. – А у нас наоборот: человек начинает думать, всё усложнять, а в груди – тишина. Надо «работать Господеви со страхом» – внутренне трудится. Только после окончания вуза я начал понимать, что нужно выйти из мёртвой внутренней точки и начать духовно работать Господу. Сейчас стараюсь донести это до своих студентов. Потому что, как правило, люди находятся в тяжелейшем духовном параличе. И годы пройдут, пока постепенно на клиросе они начнут оттаивать.

– Не вижу здесь никаких опасностей. – отец Дмитрий объясняет. – Каждая проблема формообразования в музыке всегда строится на принципе контраста. Что мы выразим, если будем петь плоско? Ведь человек должен здесь воцерковиться, «просолиться» светом, который ему предлагается. Вообще, если пение не будет молитвой, оно будет искушением.

– И первое искушение – это...

– Гордость. Без гордости никак. У любого музыканта очень сильно развито своё «я». По себе знаю. То, что я остаюсь регентом, это только благодаря монастырю. Приход так не смиряет. У меня была в жизни ситуация с моим уставщиком. Он очень специфический человек, отец Спиридон, и я его люблю. Он нас жёстко смиряет. Сразу после консерватории я начал преподавать, и отец Спиридон смирил меня при студентах, а я огрызнулся. Понимаете, с точки зрения музыкантской я абсолютно прав, а он не прав, а с точки зрения духовной он прав, а я не прав. Вот дилемма… Я видел очень много музыкантов, которые уходили со своей правотой и неизвестно, куда они пропали. Он меня оскорбил при моих студентах, я долго с этим ходил, но в следующий раз я пришёл, положил ему земной поклон при студентах, преодолев себя. Если бы я этого не сделал, меня бы не было в монастыре, поверьте. Какая у тебя может быть правда, когда Христа распяли? Ты пришёл, это твоё служение, твой путь духовного преображения. Здесь надо сочетать профессионализм с молитвой. Причём с молитвой профессиональной.

ВЫПУСТИТЬ ОРЛА ИЗ КЛЕТКИ

Национальный Педагогический Университет имени М.П. Драгоманова. Здесь у отца Дмитрия Болгарского есть ещё один хор. У хора есть специальный актовый зал с иконами. В зале идёт спевка. Священник управляет, отстукивает ритм, настраивает, объясняет. Поют «Не имамы иныя помощи». Это репетиция предстоящего выступления в тюрьме.

– …Да-не-по-сты-дим-ся, – заканчивает хор.

– Теперь смотрите, – говорит отец Дмитрий. – Мы будем работать с очень тяжёлой аудиторией. Это испытание. Я хочу, чтобы у нас здесь были люди из музыкального спецназа. Нужно дать энергетику. Мы должны чувствовать слово на внутреннем стержне и включить аудиторию. У них, у этих ребят, максимально обострённое чувство правды. Слышите? Максимально обострённое чувство правды!

У отца Дмитрия есть эталон искренности в музыке – это народное пение. Никто не думает про микстовое звучание или двойное прикрытие – всё идёт от сердца. И в церкви, он считает, должно быть так. Тогда и голосовой аппарат работает без сбоев.

– Я начинаю распевать студентов на тропарях, – священник рассказывает мне о своём методе. – Мы начинаем с самого сложного песнопения – «Царю небесный», глас 6, а затем сразу «Спаси Господи люди Твоя», «Не имамы иныя помощи», «Правило веры и образ кротости» и так далее. Таким образом, слово начинает «разогревать» человека. Добиваюсь от них состояния через ритмику и кантиленность. В церковном песнопении ритмика – это выражение пасхальной радости, а кантиленность – это Страстная седмица – покаянная печаль, а также выражение любви и смирения. Мы работаем, казалось бы, над техникой, но одновременно учимся чувствовать. Тебя словно начинает внутренне выравнивать, ты поднимаешь в себе образ Божий, становишься в «духовную позицию».

Вот из такого состояния, – батюшка сгорбился, сжался, «уснул», – мы переходим к такому! – выпрямился с улыбкой, распахнул руки, «взлетел».

Репетиция продолжилась. Хор спел «Трисвятое».

– Дорогие мои, по звуку у меня к вам претензий нет вообще – аж страшно. Но здесь очень мощная внутренняя прокачка должна идти: Помилуй нас, Свя-тый Бессмертный, поми-илуй нас, – ритмично произносит. – Появляются элементы раздельной речи. Откуда они? Если ты начинаешь молиться, ты сердцем начинаешь отрабатывать каждое слово.

Поёт сам: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас».

– Импульс должен передаться слушателям. Если ты делаешь это вот так, – протягивает распахнутые руки к хору,– получается нечто убедительное. Что делает орёл, когда его выпускают из клетки? Он первым делом расправляет крылья – вы тоже сделайте это!

Когда смотришь на то, как отец Дмитрий работает с хором и над собой, в мысли пробирается одна аналогия: машину, которая не заводится с помощью ключа, можно сначала просто подтолкнуть сзади. И она, очень может быть, заведётся. Об этом же говорили святые, когда в самых сложных ситуациях советовали благодарить Бога, молясь словами «Слава Тебе, Господи!», об этом же продолжают говорить психологи, когда утверждают, что даже простая улыбка заставляет наш мозг посмотреть на ситуацию по-другому. Как только мы сделаем всё, чтобы наши действия повлияли на наши мысли, наши мысли начнут влиять на наши действия – такой парадокс.

– Мы являемся для наших певчих образом, – говорит отец Дмитрий вдохновенно. – Через глаза зажигайте их, открывайтесь! Ведь надо же пламенеть – гореть и не сгорать, как неопалимая купина. Современная жизнь нас в кокон зажимает, стрессирует. Но через искусство может произойти преображение. Вот так.

Снова «взлетает».

– Ты к миру идёшь с открытым сердцем. И с этим же состоянием надо молиться и делать поклоны. Надо быть открытым и не бояться. Потому что если вы всё делаете так, вам в душу не наплюют.

ФОРМА ЗВУКА

Только что спели «Единородный Сыне». Отец Дмитрий объясняет, зачем:

– В нашем концерте слушатель должен пережить опыт касания иной реальности. Ка-са-ни-я! На «Единородный Сыне» мы перешли в реальность Нового Завета. В 142-м псалме читается: «Помянух дни древния, поучихся во всех делех Твоих». В этой фразе смысл своего богослужения – вспомнить и поучаться. Вы должны показать этот переход.

……………………………………….

Область интересов отца Дмитрий Болгарского – древние распевы и мистериальная драматургия. Если первое, в общем-то, – область интересов большинства певчих и регентов, то второе для этого же большинства скорее одна большая загадка, к которой страшно подступиться. Отцу Дмитрию, кажется, не страшно. Более того, сделать так, чтобы богослужение воспринималось целостно, а не по кусочкам – это условие правильного пения, а значит и условие правильной молитвы. Дальше говорим много о самом сложном и таинственном.

– В живописи слово воплощается в картине. Здесь же слово облекается в интонационное тело звуковой формы, – рассказывает отец Дмитрий. – Мистериальная драматургия – это созидание нами богослужебной формы. Всё искусство существует благодаря боговоплощению. Потому что Господь стал человеком и тем самым показал нам возможность воплощать иную реальность в теле звуковой или другой формы и возвышать её.

– Вам нравится слово «драматургия» в применении к богослужению?

– Это правильное слово, потому что мы рассматриваем нашу Литургию как драму спасения. Вся наша жизнь связана с тайной, явленной в Сыне Божием. И мир существует с той целью, чтобы мы открывали эту тайну. Для этого нам дано откровение и богослужение. Музыка – это ключ к познанию тайны. Клиросный певчий должен идти путём этого познания – путём духовной школы. Этот путь таков: от ноты к целостности фразы. От фразы к целостности образа. В результате мы можем воспринимать форму целиком. С музыкой понятно, но в чём состоит богослужебная форма? Попробую объяснить это на примере средневекового искусства. Оно строится по так называемому кентонному принципу. «Kenton» переводится с греческого как «лоскут». Подобно тому, как мозаичный образ складывается из отдельных кусочков смальты, подобно тому, как икона складывается из отдельных клейм, так и богослужение состоит из отдельных смысловых модулей – эпизодов, которые содержат духовный смысл.

Выпрашиваю пример, получаю:

– Мы знаем, что вечерня посвящена тематике Ветхого Завета, утреня – Нового. Так мы от Закона идём к Благодати, постепенно приближаемся к тайне новозаветной реальности. Ветхий Завет – это медленное движение ко Христу через созерцание пророчеств, откровений. Это педагогика. Сначала 103-й псалом, который отражает творение мира, потом Великая ектения, которая выстраивает нашу иерархию ценностей: учит тому, о чём надо молиться, как надо молиться, приводит всё к «единому на потребу» и определяет приоритеты жизни. Это очень важно, потому что в современном мире всё смешано. Получается, человек живёт в неведении. Трагедия современной Украины в том, что люди забыли об этих приоритетах, произошла подмена ценностей. А когда человек теряет духовные скрепы, с ним можно делать всё что угодно. Религия – это тот цемент, который укрепляет общество.

– У меня есть такое кредо, – продолжает священник, – я занимаюсь неким ментальным программированием богослужения. Здесь мы создаём духовную матрицу, которая потом работает в жизни. Я своим студентам и певчим говорю: ребята, вы не просто пришли сюда петь, вы пришли сюда молиться и решать важнейшие, сложнейшие вопросы и задачи жизни. В каждом богослужебном кусочке есть что-то исключительно важное. Именно поэтому мы работаем над поиском состояния в молитве. Ведь конечная цель – это волевое состояние – то, как ты переживаешь тот или иной фрагмент. Например, если это первый антифон первой кафизмы, где поднимается важнейшая тема двух путей – пути жизни и пути смерти, то мы утверждаемся в правом пути и приходим к радости. Если это встреча со Христом как в тропаре «Свете Тихий», где мы обращаемся к древнему, чтобы подтвердить настоящее, то это переход состояния в некую целостность, в трезвенность, во внутреннюю собранность – приобретение правильного духовного тонуса. Это сложно, потому что мир человека совершенно расслабляет.

……………………………………….

Хор поёт Первый изобразительный антифон. Отец Дмитрий встречает и обнимает опоздавших. Девушку-альт «торжественно» провожает к её месту, подпевая хору.

– …Благословен еси Гос-по-ди.

– Найдите состояние. Делаем так… – просит певчих вдохнуть, выпрямиться и развести руки. – Радуемся! Это в сердце делать! Пойте сознательно, без испуга. Мы занимаемся тайной метафизики духовной. Вот здесь, – ладонью указывает на сердце, – зажигается искра. Ты в рамках своего сердца устанавливаешь пространство, где происходит момент встречи человека с Богом. Создал условия – держи, раздувай эту искру. Надо перестать говорить о Христе и начать жить Христом. Кто-то скажет: для меня Христос – это слишком высоко, у меня Бах будет в сердце – не наказуемо. Уже есть некая нить, которая даст тебе возможность состояться и удержаться на плаву.

– Благослови, душе моя, Господа…

ГРАНИЦА МЕЖДУ МНОЙ И БОГОМ

Хор поёт «Приидите поклонимся».

– Надо спеть так, чтобы было понятно, что мы не только придём, а даже и приползём!

– Спа-си ны, Сыне Бо-о-о-жий…

– Смотрите. Что здесь происходит? Здесь манифестация нашей веры, поэтому есть момент скандирования «Спаси ны, Сыне Божий» – это истовое, дерзновенное пение, когда граница между мной и Богом стирается. Надійка запитала: «Чому Богу ми кажемо Ти?», тому що, вона з Волині, а там кажуть «мамо» та й на «ви». А мы Богу и на Ты – потому что Бог даёт нам дар дерзновения, усыновления – возможность называть Его своим Отцом. И это дерзновение надо показывать. Поём!

– Спа-си ны, Сыне Бо-о-о-жий…

……………………………………….

– У меня же очень сложный путь, я считаю себя инвалидом клироса. Сначала я хорошо шёл, потом на клиросе я загнал себя. Читал, пел по три всенощных подряд, дошёл до полного истощения. Потом зажался, «низ» ушёл, «верх» пропал, и самая большая беда в том, что мне надо было учить людей, а я сам перестал понимать природу пения. Это период, когда Господь показывал, что нужно смирение. Тогда ты становишься на колени и говоришь: «Матерь Божья, Ты Роману Сладкопевцу дала свиток, помоги и мне». И Тебе это даётся. Господь может дать просто так, но надо помолиться, чтобы убедить Его. «Знаю, что у меня нет вот той верности, которая есть у достойных… Люди годами угождают Господу и не обязательно что-то получают… А дай просто так». Господь, наверно, подумал: «Ну ты наглый!» И дал. Потом забрал, как обычно делает, но ты успел увидеть это небо на земле. Вот ты сидишь, и вдруг твоё сердце делает так – фииииу! – смотрит на левую грудь, потом резко вверх как будто сердце туда улетело. – И оно там! Ты предстоишь в сердце Богу. Как такое может быть? Оно пронизало космические пространства – немыслимые вещи, тайна. Ты можешь совершать Литургию в сердце своём. Потом это забирается – «теперь иди». Но тебе показали. Просто мы берём очень низкую планочку, но надо помнить, что жизнь у тебя начнётся тогда, когда ты разовьёшь душу и начнёшь прыгать вот на тот небесный уровень. Сознание надо расширять, выходить в объём, мыслить, не бояться двигаться. Это путь, который невозможно пройти без молитвы.

– Певчий скажет: ой, я такое не потяну.

– Надо начать заниматься с ним вокалом и давать примеры: если это верующий человек, дать ему основные молитвы: «Царю Небесный», «Достойна есть», «Взбранной Воеводе» и т.д. И показать, как их петь через ритмику. В древних распевах в понятии ритма совершенно иные акценты. Ему надо такой дар показать и сказать: пусть этот текст будет «мантрой». И каждое утро он будет не бормотать молитвы, а настраивать себя на состояние этого ритма, внутренней подтянутости, собранности, трезвенности, простоты, свободы ума и сердечной динамики. Потом сказать: «Понял? – Ищи». Если он вкусит этой сладости, то уже никуда не денется. Наша задача – человека подвести к этим вещам, а он пусть идёт дальше.
– А есть совет, как самому идти? 

– Эту тайну можно открывать через молчание, через вслушивание, созерцание, поиск безмолвный. Надо пережить покаяние. В жизни бывают такие моменты, когда вдруг ты понимаешь, что если ты сейчас умрёшь, то попадёшь в глубины ада. Хотя ты вроде не блудишь, никого не убиваешь… Эти моменты изменения сознания – важнейшие, поскольку становится ясно, что пока жив, ты можешь измениться. Пение в этом случае – язык богообщения, мы как бы перестаём хамить. Пение – это этикет. Потому что ты начинаешь аккуратно обращаться со звуком, а значит, выстраиваешь храм тела. Исполняешь закон и получаешь благодать. И тогда, когда мы её получаем, мы благодарны. Тогда нам даётся полнота бытия – радость откусить яблоко, выпить стакан воды, пройтись и увидеть красоту заката. Люди не замечают, а это всё бесконечный гимн. Тема красоты звучит в богослужении: 103-й псалом, 90-й псалом, «Всякое дыхание». Когда мы видим эту красоту, мы учимся быть благодарными.

– Мы можем делать что-то бескорыстно, «гореть и не сгорать» как раз по благодарности, наверно.

– Я по себе помню. У меня был друг иеромонах, сейчас владыка. Он мне что-то подарил, мелочь какую-то, и я был очень ему благодарен. Пришёл домой, земной поклон положил в его сторону. И вдруг подумал: «О! Хорошо». А другой человек этого ничего не делает. Надо детей учить благодарить и удивляться. Сейчас же никто никому не благодарен, никто ничему не удивляется…

……………………………………….

«З діда-прадіда православні

Невелика числом наша рать…»

– Устали… Устали. Как римские воины перестраивались в «свинью», так же тут и вы должны: «Вста-вай всяк чест-ний муж боронити Святу Русь!» Не шлёпать губами, а передать драматизм. Вот, дорогие мои. Значит… садитесь, пожалуйста.

В университете заканчивается спевка. Отец Дмитрий снова вспоминает о тюрьме.

– Мы должны служить Литургию и говорить этим о самом главном – о внутренней свободе. Там люди несвободны, у них этот вопрос очень остро стоит. Мы должны быть на высоте, потому что каждый концерт – это экзамен. Вы как певцы должны давать энергетику, для этого нужно сразу хватать состояние. От нас никто не ждёт, что мы придём и будем расслабленно шевелить губами. Они ждут, что мы придём и ярко поделимся с ними опытом встречи с живым Христом. Благословенность и одновременно крест искусства в том, что мы за это часто ничего не получаем, но мы получаем нечто от Бога. Я хочу, чтобы мы вышли из тюрьмы и потом ощутили радость. Мне многие говорили: что тебе больше всех надо? А я могу вам сказать из своего опыта, что потом ты получаешь от Бога в плане внутренних вещей такую компенсацию, какую ты не получишь ни за какие деньги.

ОТЕЦ, С КОТОРЫМ ХОРОШО

В еврейском языке есть слово merahafet – нестись. Первый раз оно встречается в самом начале книги Бытия, когда «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою». «Носился» в данном случае значит заботился, оберегал, как птица оберегает своих птенцов, распростирая над ними крылья. Если бы я писала этот репортаж на еврейском, то в последней части наверняка постоянно использовала бы это слово.

– Бывает, батюшки говорят: «Дайте регента!» Регент – это как жена, её нельзя дать. Её надо найти, приручить, а она уже родит и воспитает своих детей, – говорим с отцом Дмитрием о том, каково быть регентом. – Если нет батюшки, который будет духовником для хора, нужно чтобы эту функцию брал на себя регент. Здесь всегда работает принцип соединения подобного с подобным. Молится регент, молятся певчие – молится весь храм. Вы их настраиваете, вы являетесь для них иконой. Надо вообще с личным составом работать. Вести постоянную «политинформацию». В советское время политрука враги убивали первым, потому что знали, что всё строится на идеологии.

Певчие отца Дмитрия и он сам часто говорят про то, что они единомышленники, про хоровую семью, про то, что их объединяют вера и любовь. Видимо, так оно и есть, но благодаря чему или кому всё это появляется?

– Отец Дмитрий всех объединяет, – уверен певчий Валерий Лизавенко – последний оставшийся со мной до победы герой репортажа. – Бывало, ребят хотели переманить в другие коллективы и предлагали деньги, но певчие отказывались, потому что есть отец Дмитрий, с которым хорошо.

– Это благодарность?

– Не только, ещё и отношение. Отец Дмитрий действительно как отец. Если он организовывает какой-то концерт, ты знаешь, что не будешь предоставлен сам себе. Ты не будешь ходить мёрзнуть, например. Всегда он позаботится, чтобы была какая-то комната. Он обо всём думает. Такой вот надёжный. Его жене очень повезло.

– Если бы не отец Дмитрий, вы были бы семьёй?

– Сложно сказать. Мне кажется, нет. Он держит коллектив, устанавливает дисциплину. Иногда бывает жёстким и бескомпромиссным. Говоришь: «Мне надо сбежать», а он: «Давай, всё. Не толкуй, надо быть и без разговоров». Он умеет организовать хор, хотя никогда не наказывает. Просто он такой человек – со стержнем.

Когда отец Дмитрий Болгарский стал священником, завёл себе блокнот, в котором появилось несколько страниц для каждого певчего. Дал этот блокнот хористам и попросил записать туда всех, за кого они молятся. Живых и усопших. С тех пор на каждой Литургии батюшка молится за них тоже.

– Чем можно измерить любовь? – Валерий совсем не риторически задаёт вопрос самому себе и отвечает. – Вот этим. Он жертвует своим временем, раньше приходит на службу, молится. Или своё отдаст. Бывали концерты, на которых он за личные деньги организовывал видео и фотосъёмку. Ещё каких-то ребят просил прийти попеть, благодарил тоже из своего кармана. Может, в ущерб даже своей семье, но…Ты знаешь, что ты придёшь, и это не останется забытым.

Наверно, потому хор тут и держится, ведь таких священников и таких людей очень мало, которые за своих «порвут». Он, как волк, пробивает дорогу первым, всё всегда на себя берёт. Если есть какие-то промахи в хоре, он первый получает за это выговоры, может даже насмешки иногда. А потом выходит из алтаря, улыбается, и всё – пошли дальше. Он искренний человек просто. Искренний и заботливый. Всё.