ОСОБЕННОСТИ НЕНАЦИОНАЛЬНОГО ХАРАКТЕРА

Помните старый анекдот: «Сажаю огурцы, выращиваю огурцы, собираю огурцы, продаю огурцы. Ненавижу огурцы». Так вот, теперь это мой любимый анекдот. В Интернете про Ольшаны ничего не говорится в отрыве от огурцов. И, если вы, ну вдруг, хотите узнать что-нибудь о деревне, просто наберите в строке поиска «огурцы». Вообще, интернет-формула понятия «Ольшаны» проще пареного огурца: парники + дрова + огурцы. Надеюсь, концентрация слова «огурцы» в этом абзаце позволяет мне больше не употреблять без особой нужды «огурцы» и сделать дальнейший рассказ менее гастрономическим.

МИСТЕР УАЙТ

Громче всего об Ольшанах заговорили в 90-е, когда «стало можно», но огородно-коммерческая деятельность местных жителей существовала здесь и когда «было нельзя». Вообще многое «нельзя» для Ольшан превращается в «если очень хочется, то можно». В 79-м здесь появился первый парник и Икарусы, набитые наполовину людьми, наполовину огурцами, не замедлили отправиться на Москву. До этого огороды ольшанцев были засажены коноплёй – местные производили пряжу, с которой, по-видимому, тоже можно было жить. «Конопляный» доход с «парниковым» не сравнить, поэтому новшество начала восьмидесятых поработило все плодородные земли в округе.

На вопрос «Чем занимается человек, к которому мы сейчас идём?» ольшанский священник отец Иоанн Горбунов после многих объяснений с его стороны и многих непониманий с моей, наконец, отрезал:

– Короче! Алексей Дмитриевич занимается тем, чем занимается Мисс Уайт в фильме «Inside man». Он решает все вопросы.

Рассказываю. В фильме, который в русском прокате называется «Не пойман – не вор», дама по имени Мисс Уайт является доверенным лицом владельца одного из крупнейших банков Нью-Йорка. Мисс Уайт не просто доверенное лицо, она – профессиональное доверенное лицо, которое, используя ум и харизму, правильно разговаривает с людьми в пользу своего клиента и себя.

Алексей Дмитриевич Мозоль – управляющий на ферме владельца самого крупного фермерского хозяйства в Ольшанах. Талант руководителя на лицо и на лице. Выяснилось, что при разговоре Алексей Дмитриевич смотрит в глаза только мужчинам, при дамах же старается не являть никакой вспыльчивости. Часто повторяет: «Я человек грубый, но вы поймите…».

– Что, если я дурак и вступлю в партию, то поумнею? Или наоборот, если умный, то стану дураком, если не вступлю? – риторически спрашивает Алексей Дмитриевич, рассказывая о том, как при коммунизме ему поручили руководство местным комбинатом.

Собственно, на этом вопросе руководство и закончилось, да и сам комбинат по большому счёту тоже. В Ольшанах с населением около 7300 человек нет никакого производства, кроме фермерского да своего огородного.

– Если бы нам дали пять-шесть миллионов заработной платы на каком-нибудь заводе, мы бы поубирали эти парники, они уже нам надоели. Да, деньги они приносят, но пятнадцать лет я был в «тюрьме строгого режима»: вот здесь стоял один парник, здесь – второй, там – третий. И мы почти круглосуточно с женой и сыновьями тут вкалывали. Неохота ж отстать от других.

Алексей Дмитриевич с супругой Тамарой Владимировной – из ольшанцев старой закалки. «Я тебе обещаю, что это настоящие ольшанцы!» – не уставал декламировать отец Иоанн ещё до нашего визита.

Настоящие ольшанцы или нет – это целая тема. Ольшанцы, по мнению батюшки, – это вам не то, что пинчане, давыд-городчане или ещё кто бы то ни был:

– Во-первых, все вокруг маленькие и чёрненькие, а ольшанцы в основном светловолосые и коня на скаку остановят. Во-вторых, ольшанец за ольшанца горой, и вообще пока не знаю никого, кто мог бы так отстаивать свои права, как наши люди. У них особый уклад жизни, который многим не под силу. Огромная роль традиций и безоговорочное трудолюбие – они это умеют и всё. Когда я служил в армии, у нас в воинской части было примерно тысяча солдат, из них восемь ольшанцев. Их знали все, потому что эти восемь человек держали в равновесии всю часть: у них везде были связи, они умели договариваться и находить простые выходы из сложных ситуаций.

Настоящий ольшанец никуда не переезжает и женится на местной девушке. Алексей Дмитриевич родился на печи дома, который стоит напротив того, в котором мы пьём чай. С Тамарой Владимировной знаком с детства. Когда бельгийская подруга семьи, миллиардерша мадам Селин, хотела завещать всё полюбившемуся ей русскому при условии, что тот останется жить в Бельгии, ольшанец сказал, что лучше умрёт дома в нищете, чем в изобилии, но в Бельгии. Дом семьи Мозолей по здешним меркам не хоромы, по общереспубликанским – очень хороший дом. На стенах комнат отражение хобби хозяина – трофейные рога, где только ни добытые.

Ещё настоящий ольшанец должен иметь землю. Правда, с этим теперь всё сложнее. Раньше можно было взять участок на каждого из своих детей, теперь же, пока не отдашь часть своего, ни маленькие, ни взрослые дети серьёзного земельного надела не получат. С фермерами нечто похожее: землю дают за 80 км от Ольшан, и выручка существенно падает. Объяснение само собой разумеющееся: дефицит земли в густонаселённом районе, где всем она нужна, плюс стремление облегчить жизнь местному колхозу вкупе с регулированием фермерских доходов.

– Мы сохранили деревню вот этим. Люди остаются здесь жить только потому, что у них есть земля, – с горечью, но без пессимизма рассуждает Алексей Дмитриевич, будучи уверенным, что ольшанцы не пропадут.

А ещё настоящий ольшанец либо православный, либо пятидесятник.
 

ПРОСТЫЕ ДЕРЕВЕНСКИЕ ПЯТИДЕСЯТНИКИ

В 20-е годы по БССР гоняли всех: и православных с католиками, и протестантов, и сектантов. Что до западной Беларуси, то польские власти отнюдь не были против разного рода молитвенных домов, видя в них громоотвод для националистических идей белорусского региона. Тогда на Полесье хлынули реэмигранты из США, неся «свет миру». Штундистами и всякими разными производными от этого слова называли и по сей день называют здесь всех, кто организовывает себе церкви, так сказать, «без крестов». Слово «баптисты» как универсальное название такого же рода тоже в ходу, несмотря на то, что ольшанские «баптисты» всё-таки пятидесятники.

– В 1927-м в Ольшанах организовались три товарища, которые ушли из Церкви и устроили себе это собрание. Только не всем затея понравилась, – начинает новую историю Алексей Дмитриевич уже с чётким ольшанским акцентом. – Пришли Кунак, Шыловец и Савка и говорят: «что-то какие-то у нас штундюки образовались, мы их этой ночью спалим». Набирают кирасину, идут. В доме как раз богослужение было. Они кирасином облили, спичками жжах! Люди повыскакивали! Мать моего друга тоже в том доме оказалась, было ей лет пятнадцаць, а Савка взял палку дзеўчыне той ще й по спине вризаў, говорит: «А ты чого сюды приперла?!» Воевали, когда всё это здесь образовывалось. С поджигателями, правда, ничего плохого потом не случилось, Савку только расстреляли – он полицай был. А Кунак ещё и на старости год у штунды пошёл.

«Баптисты» – это треть населения Ольшан. Фермер Алексея Дмитриевича тоже «баптист», первый пресвитер у пятидесятников – троюродный брат, второй – друг и одноклассник. Дмитриевич (или Дмитрович по-ольшански) друзей любит, но свою веру перед ними отстаивает не без иронии:

– У нас в храме во время службы слышно, как муха пролетит, а там встанет какой-нибудь хороший человек и начинает рассказывать «анекдоты»: «Вот я, братья, двух изнасиловал, трёх убил, два банка обобрал и, значит, я сейчас уверовал!» Когда они начинают свидетельствовать, меня коробит.

НОВАЯ МЕТЛА

– Когда появился огуречный бизнес, я сказал нынешнему второму пресвитеру: «Иван Михайлович, ничего хорошего парник деревне не даст. Развалит всё». Он теперь это часто вспоминает, говорит: «Ты как предвидел – у нас собрание неуправляемое».

Парник начал давать колоссальную прибыль, и ольшанские пятидесятники стали своевольничать. То пресвитер не тот, то телевизор нельзя и вообще «кто сказал, что нельзя»? В последние годы к пятидесятникам ушло не больше десятка, в то время как раньше шли сотнями. Случился раскол на молодых и не очень, в результате у власти оказались-таки первые. Нынешние пятидесятники заходят в церковь на похоронах православных родственников и говорят, что, если бы отец Иоанн стал пятидесятником, они сделали бы его первым пресвитером.

– Сейчас и компьютеры уже в домах появились, а раньше это у них было под запретом, – добавляет Тамара Владимировна, которая раньше преподавала в ольшанской школе. – В таких условиях как развиваться? Дети даже в старшие классы переходили и переставали учиться. Была задача уметь читать, писать и решать. Приезжают в молитвенный дом на самых дорогих машинах, одеты с иголочки, но общаться с молодёжью неприятно. Кроме проповедей раньше они мало что знали. Теперь вот стремятся это менять.

– Если хотят развиваться как-то иначе, то почему не уезжают из Ольшан?

– А куда он поедет?! – почти взрывается Алексей Дмитриевич. – Где он может припереться? Кроме парника он ничего не может делать. Да и зачем? Ведь и в самом деле оно так: вот у меня внук учится в Нархозе, окончит он его и пойдёт работать за два с половиной миллиона, а у них сыплются эти миллионы.

ОЧЕНЬ БОЛЬШАЯ И ВАЖНАЯ ИСТОРИЯ

Заходить в церковный дом отца Иоанна можно даже с благоговением, потому что раньше этот самый дом стоял посередине одного из двух ольшанских храмов. И нечего меня стыдить, такая матрёшка – совсем не глюки, а часть большой и важной истории православных ольшанцев.

В 80-х годах в деревне сгорел храм. Что, кто, почему и за что – никто не знает. Помнят только, что было это после Литургии на Сретение и что плач был по всей ольшанской земле. После пожара на пепелище поставили ограждение, которое не помешало женщинам приходить на место сгоревшего храма по воскресеньям и праздникам, молиться, петь. Но это мера временная, а вообще ольшанцы просто начали добиваться… строительства храма.

И тут началась обыкновенная советская канитель:

– Обращаемся к местным властям, те отправляют к высшим, – рассказывает житель Ольшан Иван Романович Шут. – Поехали в район, потом в Брест, потом в Минск. Всё время писали прошения, да и не только к государству, митрополита Филарета и патриарха Пимена просили о молитвенной помощи, во многих монастырях и храмах молились за нас. Уполномоченным по делам религии в Минске был тогда Залесский, который, в конце концов, отправил нас в Москву. Поехали в Москву. При Совете министров религией в Москве занимался Михаил Одинцов, который и говорит: «Ну, будем решать, но только если разрешит ваша местная власть»... Да только где ж она разрешит?!

Короче говоря, усилиями коллективной памяти ольшанцы насчитали аж 28 поездок в столицу СССР. Всякий раз стучались в кабинеты одних и тех же государственных мужей и спали прямо у дверей этих кабинетов. И достучались. Изрядно поднадоевшим просителям разрешили «приобрести строение для совершения церковных треб». «Строение» должно было быть подальше от центра деревни, чтобы никто и подумать не смел, что ольшанцы восстанавливают сгоревший храм. Здание такое вскоре нашли, и было оно обыкновенным деревенским домом, в котором давно никто не жил. Дом выкупили и обозначили лентой количество новоприобретённых метров. Метров этих для храма оказалось маловато. Впрочем, одной ольшанской ночью деревенские женщины это исправили: просто пришли и переставили ограждение подальше. Утром вокруг дома сельчане начали строить церковь.

Построили, а дом перенесли на другое место, оставив его церковным. Храм освятили в честь святой мученицы Параскевы-Пятницы. Собственно, сегодняшний храм Параскевы-Пятницы в Ольшанах стоит всё-таки в центре деревни – на Советской, 1.

Да-да, всё очень запутано. Дело в том, что после распада СССР в Ольшанах, на месте некогда сгоревшего, появился ещё один храм. Причина тому – старый маловат. Большой храм освятили снова же в честь мученицы Параскевы, а старый маленький – в честь праведной Иулиании Ольшанской. В строительстве нового храма здорово помог колхоз, в обустройстве – прихожане, но это уже другая история.

ДРУГАЯ ИСТОРИЯ

Помимо всего прочего Алексей Дмитриевич 40 лет работал учителем физкультуры в ольшанской школе. Говорит, что в Бога не верил, но и агитационной чепухой не занимался.

– Устраивала одна барышня у нас в школе какие-то атеистические встречи. Я не ходил. Она мне: «А чего ты не ходишь? Что, в Бога веришь?!» А я говорю: «Это моя беда, что я не верю, но и на ваши сборища тоже не пойду». А когда власть сменилась, и к нам сюда патриарх приезжал, барышня эта около него с иконой ходила… Ну, а меня не пустили конечно.

– Единственный из школы, кто не пошёл в молитвенный дом, – аккуратно добавляет Тамара Владимировна. – Нас учителей обязывали ходить туда на богослужения. Даже график висел. Нужно было слушать проповеди, чтоб там ничего антисоветского не говорилось, а потом ещё и отчёт написать.

 «А они к вам ходят на собрания? Когда их пресвитер придёт к вам на закрытое партсобрание, вот тогда я пойду в молитвенный дом», – так Алексей отвечал руководству на эту обязаловку.

– И не пошёл ни разу. Мне там делать нечего. Если молятся, хай на здоровье молятся, лишь бы они вред не робили.

В Церковь Алексея Дмитриевича привёл ольшанский батюшка отец Яков, с которым семья Мозолей дружила всегда. Тайн своей души Алексей Дмитриевич не раскрывает, но, похоже, что именно работа по ремонту храма помогла остаться в нём навсегда.

– Позвал как-то батюшка в церковь. Ну, я пришёл, побыл. Смотрю, дверь скоро выломится... Да и вообще обстановка не ахти. Позвал тогда приятелей, говорю: «Вы по две-три фуры имеете, а церковь в нормальный вид не можем привести». Они мне: «А будешь командовать?» – «Буду». Всё, мы эти двери быстренько заказали. А потом говорю: «Давайте мы, хлопцы, всё переделаем внутри». В общем, сделали всё, только пол остался. На него денег не было. Но это не дело, если вы купите шапку из выдры, пальто хорошее, а на ноги лапти обуете. Нужно было что-то решать. Пошёл в колхоз, говорю: «Нужно пол в церкви положить». Помогли без проблем. Вот так и строили… Господь нам помогал.

Чем больше говорю с ольшанцами, тем больше понимаю: меня ничего не удивляет. Они ставят цель и достигают её, видят проблему и решают её, чувствуют, что «не хорошо» и делают «хорошо», работают и зарабатывают. Удивительно, если наоборот.

Разговариваю об этом с отцом Иоанном на одной из живых ольшанских улочек.

 – Ольшанцы очень долго жили сами по себе: из-за болот к ним никто не мог добраться, разве что татаро-монгольское иго; но они всё равно остались очень своевольными и решительными. Может, они жестковатые, но искренние и участливые. Им важно не просто сделать, но «как лучше?» сделать. Даже ремонт храма обсуждаем вместе вплоть до цвета рам под иконы.

Правда, кое-что всё-таки удивляет. В университете у нас был преподаватель (или, как сказал бы профессор Преображенский, «была преподавательница!») зарубежной литературы, которая больше всего на свете любила древних греков с их средиземноморским характером. Незабвенная Данута Ромуальдовна целый семестр рассказывала дремлющим студентам журфака о любви греков к наслаждению материальным и душевным одновременно. Это называлось гармония. Раньше мне казалось, что последний раз три дня подряд я думала о Дануте Ромуальдовне перед годовым экзаменом по «зарубежке». Но нет, в наши три дня в Ольшанах я думала о ней тоже. А точнее о том, откуда на белорусском Полесье взялся средиземноморский характер.

– В общем, да, ольшанцы любят выделиться. Можно, например, купить иномарку последней модели, сделать к ней прицеп и возить по деревне огурцы или что-то в этом духе. У них самая плодородная в стране земля, и они радуются изобилию, которое она приносит. Так они и трудятся на ней! Это Ольшаны, понимаешь?!

– Наверное…